Fuck context

Когда Ричарду Мейеру было 25 лет, он приехал в Па- риж, подошел, набравшись храбрости, к великому Ле Корбюзье (это было на открытии Дома Бразилии, постро- енного Ле Корбюзье и Люсио Коста) и сказал, что хотел бы бесплатно поработать в его мастерской.

Впервые опубликовано в журнале Architectural Digest Russia

— Я никогда не возьму на работу американца, — ответил тот. Мало того, что из- за американских интриг мне не дали спроектировать Лигу Наций в Женеве, они не дали мне построить здание ООН в Нью-Йорке. Россия поступила с Ле Корбюзье не лучше, сначала дав ему возможность спро- ектировать здание Наркомлегпрома на Мясницкой, а потом не пустив его на стро- ительство (так что строить пришлось Николаю Колли) и не заплатив ему денег. Но любовь к русскому конструктивизму Ле Корбюзье сохранил. Как, впрочем, и Ричард Мейер, которого впоследствии называли и картонным корбюзеанцем, и запойным конструктивистом, «подсевшим» на белом цвете. — Что привлекает вас в русском конструктивизме? — спрашиваю я Ричарда в его белом ( of course! ) кабинете на Десятой авеню в Нью-Йорке. На нем белоснеж- ная накрахмаленная рубашка, но, приглядевшись, можно заметить прожженную сигаретой дырку на груди и обтрепанные обшлага рукавов. Это европейский шик. Я бы даже сказал антиамериканизм, хотя Ричард, наверняка, со мной не согласился бы. — В русском конструктивизме меня привлекают взаимоотношения между линией, плоскостью, цветом, движением и пространством. — говорит он. — Возьмите башню Татлина, это, прежде всего, пространственная композиция. Меня восхищает в ней утонченное понимание абстракции и пространства. — Знаете ли вы, что многие из архитекторов русского авангарда вышли из жи- вописи, а некоторые даже из иконописи? Их трехмерное видение шло от двумер- ности холста. Большинство их произведений осталось на бумаге. — Это только доказывает силу и влияние их идей. — А знаете ли вы, что когда Бруно Таут приехал в Москву в начале 30-х годов, он был поражен, что русские архитекторы, по его словам, сидят перед своими чертеж- ными досками как художники перед мольбертами и мало интересуются тем, что происходит на строительной площадке? — Я этого не знал. Русские конструктивисты были не единственными, кого упрекали в живопис- ном подходе к архитектуре. В этом упрекали и Ле Корбюзье. В этом упрекали и самого Ричарда Мейера, обвиняя его в том, что он создает архитектуру черчения, а не жизненного пространства. Но вернемся к его биографии. Потерпев неудачу с Корбю (как его называют американские студенты- архитекторы), Мейер устроился на работу в нью-йоркской мастерской Марселя Брейера, бывшего преподавателя Баухауза. Первым значительным успехом было строительство жилого дома семьи Смит (влияние виллы Гарше Ле Корбюзье там видно невооруженным взглядом). К этому времени Мейер вместе с четырьмя дру- гими нью-йоркскими архитекторами—Питером Айзенманом, Майклом Грейвсом, Джоном Хейдаком и Чарльзом Гватми — создали группу CASE. Они рассматривали ее как современный вариант СIAM ’a ( Congres International d'Architecture Moderne ,

20

Владимир Паперный