TATLIN NEWS #74

Я знаю только одного коллекционера инсталляций, это Мартин Маргулис из Майами, у него огромный музей, он уже 50 лет собирает искусство, активно поддерживал американский модернизм, буквально создавая художников… Он купил две мои инсталляции, просто придя с улицы

ры в городской среде? Она требует опре- деленной иронии, разрыва в традиции. Даже в Петербурге это, скорее, исключение. Как, например, Симун, и то не в самом горо- де, а на окраине. – Я вообще отсчитываю советскую «модер- нисскую» скульптуру от «Разорванного коль- ца» Симуна. Поэтому и сделал два куратор- ских проекта о традиции и трансформации «модернисского» подхода сегодня, где он был как бы отправной точкой. – Могут ли инсталляционные практики дополнить украшение города классической городской монументальной скульптурой? – Думаю, да. Вполне вероятно взаимо- действие современных объектов и тради- ционной городской среды: нужны остроум- ные решения, а страха перед современной скульптурой быть не должно. Полумерой могут быть объекты паблик-арта – времен- ные проекты в общественных пространствах, тут больше свободы, и технической, и пла- стической. Технические аспекты в стационар- ной монументальной скульптуре играют чуть ли не ключевую роль: только сталь или ка- мень, они же часто диктуют эстетику. – То есть вандалоустойчивость в первую очередь? – Плюс погода. В «Этажах» я сделал объ- екты паблик-арта из толстой резины «Сад ре- зиновых камней», но через пять лет темпера- турных перепадов они начали рассыпаться. В связи с ограничением в материале выска- зывания стационарные типа памятников чрезвычайно дорогостоящи, поэтому так важ- на чистота решения, стоимость ошибки очень велика. А мастеров, кто бы мог высказаться точно, у нас очень мало. Безопаснее поста- вить нормального, проверенного Лермонто- ва на пьедестале, тут у нас специалистов пре- достаточно. – То есть серьезная проблема здесь – не в условной старорежимности и косности властей, не в невоспитанности населения, которое немедленно все изрежет и испи- шет, а в недостатке ответственных профес- сионалов?

– Я двигаюсь от нарратива к формализму, бессюжетности. Лирический герой, персо- наж, от которого шло повествование рань- ше, уходит, оставляя место чистой пластике. Сейчас мне интересно модульное, блочное строительство. Десять лет назад я делал ин- сталляцию «Сны вахтерши», семь чудес света, покрытые чешуей из тысяч ключей, а теперь мне такое трудно представить. Теперь глав- ное для меня – простота, почти минимализм. – Минимализм в отечественных услови- ях сложно экспонировать, да и привычки к нему нет. – Да, но идея русского минимализма чрез- вычайно соблазнительна, и есть тут связь с супрематической традицией, то есть он нам не чужд ментально. Сейчас минимализм у меня получается из волосатых кривых до- сок, наш, фактуристый. Из этого и исходил Гельман в свое время, делая «Русское бед- ное» на основе арте повера. – Кривизна и волосатость – это принци- пиальное отличие русского минимализма (и не только его) от Сола Ле-Витта, Дональ- да Джадда? – Существует идея, которую придумал и продвигает Томас Элиот – искусство как ви- рус. Скажем, минимализм, зародившись, на- чинает распространяться по миру как ви- рус и мутирует в соответствии с местной спецификой. Элиот угорает от смеха, когда видит японский конструктивизм. Он начина- ет с татаро-монгольского ига, когда татары копируют арабское по-своему, такая пассио- нарность искусства. Что касается русского минимализма – он естественно сюда при- шел. В Америке он был сформулирован ла- конично, стерильно, учитывая мощные фи- нансовые потоки, у нас приобретает домо- рощенные формы, сужается до локальных явлений – минимализм на коленке. Это если вообще говорить о стилях. Сейчас любой стиль априори ирония, глаз замутнен. – Но постмодернизм все-таки заканчи- вается, и эта ирония становится все более серьезной. Может быть, настало время пе- реоценить роль модернистской скульпту-

Библиотека Пиноккио. 2008

Инсталляции трансформируются, меняют материал, форму, иногда музеефицируются. Но мы все только в начале понимания, что та- кое инсталляция, как ее хранить и что с ней делать, каков ее статус в рамках музея. – Есть ли у вас помощники? – Есть два постоянных, очень опытных, я могу их посылать самостоятельно стро- ить некоторые объекты, скажем, очень про- катанные инсталляции, например «Опасную зону», – разрушенный город из 10 000 ко- лонн гипсокартона, которые я потом рушу молотком. Она была впервые построена лет 7 назад в Майами в рамках проекта «Модус Р», и в ней уже нет «опасности», риска не- ожиданности. А новые инсталляции слож- но строить в первую очередь с технической точки зрения. Для Новой Голландии я сей- час строю модели в половину высоты, пото- му что нет доступных высоких помещений, чтобы выстроить полномасштабный эскиз. В этом смысле инсталляция есть переход- ная форма между скульптурно-рисовальным форматом и архитектурой, где ошибку ис- править невозможно. – Как вы видите свою личную эволюцию?

42 ТАТLIN news 2|74|118 2013

name