TATLIN NEWS #74

Если сегодня есть достаточное количество традиционных спектаклей, то появление какого-то эстетически другого оправдано. А какой-то публике это может показаться чересчур натуралистичным, будут говорить, ой, зачем, мы и так все это видим дома, на улице

ное в спектакле. Не в омоновцах на сцене дело. Они всегда были, сначала стрельцы, потом царская жандармерия, милиция, теперь опять полиция. Это же не играет роли, как они называются и как они одеты. Играют роль отношения между людьми и государством. Понимаете, я в Соединенных Штатах однажды прогуливался по какому-то городу, недалеко от мексиканской границы в штате Техас, куда мы приехали на гастро- ли, шел с двумя приятелями, и девушка с нами была, наша артистка. И вдруг возле нас останавливается большая полицейская машина. Приметив, видимо, что мы нездеш- ние, они спрашивают нас: кто вы, откуда вы? Мы говорим, живем там, в мотеле, вот гуляем, а что, здесь небезопасно? Они отвечают: нет, но просто вечер уже, мы подумали, вдруг вы заблудились, хотите, мы вас подвезем? Да нет, говорим, спасибо, мы еще погуляем. Они: ладно, держитесь на всякий случай центральной улицы. Ни разу в жизни никто так не побеспокоился обо мне в моей родной стране. Что-то, значит, у них между полицией, армией и народом по-другому устроено. – Присутствует взаимопонимание? – Я думаю, они там часть народа. И жестко знают, что живут на деньги налогоплательщи- ков, того же народа, и должны его защи- щать от бандитов, воров и прочих. А здесь полицейские этого не знают, но уверены, что они – элита. И всегда было так. И это почему-то не зависит от того, какое вре- мя сейчас на дворе, какая политическая или экономическая формация. Откуда они приходят? Из гущи этого самого народа. Значит, принцип взаимоотношений другой, и он поощряется сверху. Не внимательный, серьезный, ответственный, уважительный, а снисходительный. Я как-то разговаривал с одним гаишником в Москве, спросил, по- чему вы не сделаете дополнительную стрелку на перекрестке, вы же увеличите скорость поворота. На что мне было снисходительно сказано: все эти знаки здесь, знаете, зачем? Для того, чтобы обеспечить нормальный про- езд спецтранспорта. И они там стоят только

в чем мы им сильно уступаем. У них гонорар- ная и производственная часть соразмерны. – А у нас нет? – Нет, у нас гонорары значительно мень- ше. Хотя в ведущих театрах прилично можно заработать и актерам. – Как вы думаете, ваш «Борис Годунов» правильно поняли, осовремененная трак- товка и все-таки юбилей театра – вещи со- вместимые? – А что, юбилей выдвигает какие-то осо- бые требования по части выбора времени, в которое происходит действие в спектакле? Или юбилей означает – давайте снова потря- сем традициями? Театр – живая организация, и самый лучший юбилей – это доказательство того, что жив курилка. А жив тогда, когда юбиляр делает что-то новое. Рискует, про- калывается, всякое может быть. Естественно, какая-то часть публики привыкла видеть на сцене нарисованные кусты и деревья, или стены дворцов. Сам по себе живописный театр (иллюстративный, пышный) – очень интересная форма, сейчас его время прошло, может быть, он еще вернется на новом витке. Если посмотреть историю театра, то там много таких циклов. Был условный шекспи- ровский, когда ничего не нужно, поставили стоечку и написали «гостиница», и все. Но был и помпезный, с машинерией. Был, и думаю, что должен быть. В соревнователь- ной борьбе этих разных приемов и развива- ется театр. Поэтому если сегодня есть доста- точное количество традиционных спектаклей (я точно не знаю, я предполагаю их наличие), то появление какого-то эстетически другого оправдано. А какой-то публике это может показаться чересчур натуралистичным, будут говорить, ой, зачем, мы и так все это видим дома, на улице. Бытует такая точка зрения: в оперный театр мы приходим успокоиться. Мне когда-то сказал один зритель, когда я спросил «ну, как вам спектакль?», «вы знае- те, замечательно, так отдохнул». Худшего комплимента мне не говорили. Что значит – отдохнул? Отдыхать надо на диване. А здесь надо сопереживать, думать. Внешнее не глав-

нием. Не исключено, ведь сейчас все зависит от воли дирекции. – На ваш взгляд, сейчас есть такие произведения, которые прямо просятся на сцену? – Да, есть очень любопытные сочинения нового поколения современных русских композиторов. Именно в силу заскорузлости нашего мышления и боязни театров тратить деньги на то, что, быть может, пройдет три раза и не будет иметь большого успеха, а также в силу традиционных слуховых при- вычек публики эти композиторы отдают свои сочинения на Запад. И там они находят спрос, их ставят в Голландии, в Германии, в Велико- британии. – Происходит то же самое, что и с наши- ми симфонистами? – Причем не обязательно, чтобы это были произведения Шнитке, Губайдулиной и т. д., тех, кто уже взошел. Это фамилии, которые мало что скажут даже более-менее просве- щенному человеку. Но, допустим, «Правдивая история о Золушке» Тарнопольского, она уже шла в Лондоне, Эдинбурге и еще где-то. «Тиль Уленшпигель» Каретникова шел в Амстерда- ме. Есть целый ряд любопытных и симпа- тичных произведений. Там их ставят, а здесь нет. Они не боятся. С другой стороны, там каждый театр выпускает в год 6-7 спектаклей. Для того чтобы столько ставить, даже если из них, к примеру, пять новых, два возобнов- ления и что-то одно в концертном вариан- те, все равно требуется свежий материал. Вот как там работают театры, но это чистые оперные. У нас, как правило, театры оперно- балетные. Но у себя в театре Станиславского я ввел такую практику, что сейчас стараюсь, чтобы в год появлялось три спектакля: один на новой сцене и два на главной. И пара балетов. Возможно, выйдем на пять оперных больших постановок за два сезона и четыре балетных. Но для этого нужна четкая орга- низация работы и, конечно, деньги. Сегодня ведущие российские театры уже тратят на де- корации и костюмы суммы, сопоставимые с тем, что тратят на Западе. Гонорары! – вот

ТАТLIN news 2|74|118 2013

91

position