Грановская Г. Очки Гудвина

ГАЛИНА ГРАНОВСКАЯ

связна его речь — почти ничего не может он рассказать о своих современниках. И неудивительно — он их просто не знал. Как не знает никого и сейчас. Так какая разница между маленькой комнаткой добровольного затворника тогда и такой же по разме- рам, разве только именуемой по-другому — скафариумом — сей- час? И ради этого кусочка пространства, отгороженного толстым изоляционным слоем от вредоносной поверхности Земли, он отказался от времени, где каждая минута могла быть наполнена радостью живого общения с близкими? Где сияло яркое солнце и дул настоящий ветер, ничего общего не имеющий с ровным гудением сенсоустройства? От… Двести двадцать лет в этой камере? Копилка обернулась ловушкой. Он сам загнал себя в нее. Двести двадцать лет. И все иллюзии, все отражения существовавшей когда-то жизни… И все это не имеет никакой цены. Суррогат жизни. Он не привык к заменителям. Берег океана и смеющееся лицо Лены. Кромка песка, утрам- бованного волной, шум и брызги волн. Каждый мускул поет, ощущая радость движения. Старинный дом, стены которого уви- ты плющом, столетнее каштановое дерево во дворе и тонкая фигурка сестры за стеклом террасы, поднявшая руку в прощаль- ном движении. Хохочущие рожицы племянников, кувыркающих- ся в бассейне, зазывающие его искупаться. Невыносимо. Что еще он вытравил из своей памяти? Где этот чертов сенсосинт? Кажется, он исполняет любые желания? 7 Эол вышел на террасу, где они всегда завтракали. В первых лучах солнца сад сверкал утренней росой. Лия уже ждала его за столом. — Прекрасное утро. — Как всегда, — откликнулась жена, наполняя тарелку фрук- товым салатом. — Ты так и не рассказал вчера, как проходят

100