Грановская Г. Очки Гудвина

ОЧКИ ГУДВИНА

Как-то не вязались они с его пухлой, пройдошливой, потаскан- ной, но и какой-то добродушной физиономией. — Да я ничего, — мой взгляд почему-то его испугал. — Я так… семьи, они тоже всякие бывают. — У меня была замечательная семья. Ничего особенного, отец работал простым шофером, дальнобойщиком, и из каждого рейса привозил нам замечательные подарки — мне и матери. А мама… она была, — я прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться на приятных воспоминаниях, — такая… как бы тебе это объяс- нить… Я не находил подходящих слов. Да и что можно выразить словами? Ощущение надежности, тепла, добра и еще много-мно- го всего. — Вот я и говорю: попробуй, — голос Толстяка понизился до шепота. — Может, что и выйдет. Обещать не могу, но отчего не попробовать? Главное, в этот момент держи на уме все, что было хорошего в твоей жизни. Было же что-то? Ведь были успехи на службе… по тебе это сразу видно. Я задумался. На службе? — Ну, женщины интересные, — подсказал Толстяк. — Не знаю. Может и были успехи. И женщины какие-то были. Только, пожалуй, ничего такого, что могло бы сравниться с тем временем. Дом… семья. Отец… — Ну ладно, так и быть, — нетерпеливо прервал Толстяк и вздохнул. — Я это, я не буду с тебя даже денег брать, раз у тебя даже и воспоминаний-то хороших нет. На тебя погля- деть — не из бедных, да видно, отчего-то и впрямь не повезло в этой жизни. Считай, я тебе подарок новогодний делаю. Только ты поторопись, брат, а то светать скоро начнет и тогда уж точно ничего не выйдет. Утром, оно все по-другому будет. Поверь мне, при дневном свете оно все иначе, все не так, как надо идет, как ни старайся. — Нет, — тут уж я не мог допустить, чтобы он вот так, с пусты- ми руками ушел, в любом случае это было бы несправедливо. — Возьми деньги. Здесь все, что у меня при себе имеется.

65