TATLIN NEWS #75-76

Многие предметы дизайна были проданы на аукционах как произведения искусства, и, по моему скромному мнению, это слишком. Это заставляет дизайнеров делать что-то, чтобы быть более интересными для коллекционеров

понять, почему дизайн появился в 1940-х – 1960-х, после войны. А пока то, что они дела- ют, – это взаимодействие эстетики и графики. – В одном из интервью, я читала, что вам нравится дизайн 1950-х, такие мастера, как Чарльз Имз и Ээро Сааринен. Где грани- ца между дизайном и произведением ис- кусства? Как вы думаете, например, стул рабо- ты Якобсена, он может быть «не мебелью», не практичным и функциональным объ- ектом, а только арт-объектом? Понятно, что в нем есть практичность, но он так кра- сив, как скульптура. – К сожалению, граница больше не ясна, в особенности в течение последних пяти лет. Многие предметы дизайна были проданы на аукционах как произведения искусства, и, по моему скромному мнению, это слишком. Это заставляет дизайнеров делать что-то, чтобы быть более интересными для коллек- ционеров. Когда это происходит естественно, то это хорошо. Но не надо думать о том, когда ты создаешь что-то, может ли это быть прода- но на аукционе и что эта работа должна быть единственной в своем роде. Этот вопрос затрагивает и нашу коллекцию, в которой есть много предметов с ограниченным вы- пуском. Мы никогда не хотели делать именно искусство. Мы выпускаем ограниченное число предметов, которые слишком сложны

для производственных масштабов. Таким предметом может быть даже стул. Мы прода- ли 20 таких арт-объектов из 24 за немыслимо высокую цену. С другой стороны, сложно прочертить границу между этими двумя сферами, потому что даже художники занимаются дизайном. Это может быть мило, но не всегда, иногда это сделано недобросовестно, когда люди не понимают границ и к какой сфере при- надлежит их работа. Исторически дизайн – это то, что улучшает человеческую жизнь. А искусство – это искусство для искусства, оно нужно художнику, чтобы интерпретиро- вать в работе общество или выражать свои чувства. – В свое время я изучала шляпы, их трансформацию на протяжении 20-го века. Их линии, как и в скульптуре и архитекту- ре во второй половине 20 века, становят- ся более биоморфными, органическими и минималистичными. Есть ли связь, на ваш взгляд, между этими формами и ситуацией в мире, со всем его техническим прогрес- сом, созданием машин, самолетов с их об- текаемыми линиями? Является ли это тем, что влияет на формы в искусстве? – Ключевое слово для этих явлений – «скорость». Скорость и динамика. Потому что астронавты, машины, минимализм, все эти технические новации – это про скорость.

Диван,BlueVelvet, DesignWilliam sawaya, 2005

По своей природе эти предметы должны быть минималистичными и обтекаемыми, потому что это способствует развитию скорости. С начала 20 века с каждым днем движение становится все быстрее и быстрее, а формы становятся все меньше и меньше. Даже для глаза и ума легче уловить, воспри- нять и запомнить в уме визуальную инфор- мацию, когда формы имеют органическую и человеческую форму. Когда видишь что-то сложное и насыщенное деталями, то не зна- ешь, с какой стороны подступиться к этому, смотришь и не знаешь, на чем сконцентриро- ваться, это не формируется в целостный об- раз… Я полагаю, это естественная эволюция качества предмета. – Вы разрабатываете дизайн мебели и интерьеров, а не хотели бы заняться ди- зайном костюмов? – Это было моей первой любовью – делать предметы моды. И я делал одежду для моих друзей и сестры и только потом бросил все силы на дизайн. – Дело в том, что, когда я увидела ваши работы, они напомнили мне детали костю- мов таких дизайнеров как Гарет Пью и Алек- сандр Маккуин.

Кресло и пуф BlueVelvet, DesignWilliam sawaya, 2005. Фото предоставлено Галереей дизайна/bulthaup

name DesiGn

120 ТАТLIN news 3-4|75-76|122 2013