Архитектор на фронте и в тылу

На передовой стоял адский грохот от непрекращающейся стрельбы и взры- вов. Не слышно было ни команд, ни криков, ни обычного мата, ни стона ране- ных. Да и какие команды, когда надо действовать по обстановке и только стре- лять и стрелять, уже не думая ни о чем. Только бы удержаться. Уже в траншее есть раненые и убитые. Раненые, кто был в состоянии, продолжали стрелять. Я стоял в траншее и беспрерывно стрелял из винтовки по бегущей к траншее немецкой пехоте. Та бежала и кричала что-то по-своему. В прицел было видно, кто офицер, кто унтер. Выбирал их для выстрела первыми. Чтобы стрелять и стрелять, надо было быстро выдавливать из обоймы па- троны и досылать затвором в казенник ствола. В этот момент успевал взглянуть на бегущих к траншее немцев и подползающие танки. Потом прижимал глаз к окуляру оптического прицела и стрелял. Все происходило в какой-то лихорад- ке быстрого темпа. Только бы успеть! Пехоту противника нельзя подпустить к траншее, нельзя чтобы она спрыг- нула в нее и завязался тяжелый траншейный бой. Это отвлекло бы внимание от того, что происходит перед траншеей. Был бы конец. Это понимали все. Пушка, что стреляла сзади нас, вдруг замолкла. Я невольно обернулся по- смотреть, что там случилось. Увидел, что у пушки кто-то машет рукой, глядя в нашу сторону. Реакция была настолько быстрой, что я, ничего не думая, оста- вил винтовку Ивану, который стрелял рядом со мной, выскочил из траншеи и, пригнувшись, побежал к пушке. Возле пушки кто-то из расчета орал: – Давай скорей! Снаряды надо. Танк! За пушкой стоял грузовик со снарядами, присыпанными сеном. Схватил сна- ряд и бегом к пушке. Только наклонился, чтобы передать снаряд заряжающему, как пушку подбросило от взрыва. Лицо обдало чем-то горячим и липким, а по голове и спине ударило так, что бросило на разбитую пушку. Наверное, голову мою оторвало, я ее не чувствовал и перестал слышать. С трудом встал от разбитой пушки и протер глаза. Стою, ничего не слышу, исчезли все звуки, бой идет без стрельбы и грохота разрывов, как в немом кино. Чувствую, что лицо в крови, из носа и ушей течет кровь. Контузило. Голова при мне, но какая-то не такая и болит. Около разбитой пушки валяется убитый расчет. Рядом со мной, обдавая жаром и гарью выхлопных газов, ползет «тигр» с белым крестом на броне, подминая под себя все, что попадается на пути. Это он подбил пушку. Грузовик со снарядами горит. Снаряды разлетаются, крутясь в воздухе, и падают вокруг меня. Вижу все, но ничего не слышу и продолжаю стоять в каком-то оцепенении. Удар по ногам свалил меня на землю возле разбитой пушки. Смотрю, а это матрос Ваня Коблов. Схватил меня за ремень и поволок к траншее. Что-то гово- рит, показывает пальцем на мою голову и на танк. Крутит пальцем возле своего виска, что, дескать, ты лишился рассудка. Я не слышу и не очень понимаю. До- полз с помощью Ивана до траншеи, скатился вниз. Взял винтовку и продол- жаю стрелять по подбегающей немецкой пехоте. Чувствую, что голова болит, не оторвало. Атаку немцев отбили. Поле перед нами усеяно трупами немецких солдат, горящими танками и транспортерами. Но и нам досталось. Медленно с помощью Ивана снял каску. На ней сзади большая вмятина. На моем затылке огромная кровоточащая шишка. Иван достал санпакет и перевязал мою голову. Сам что-то говорит, посмеивается. Очевидно, шутит над моей головой, мятой каской, да и мной тоже. Если бы не каска, лежал бы я возле разбитой пушки вме- 55