TATLIN NEWS #77

(проект музея Ленина на Волхонке не был реализован), Казань, Улан-Батор, Ташкент, Киев, Куйбышев (Самару), Алма-Ату, Фрунзе (Бишкек), Красноярск и другие города. Если Сталин и Хрущев планировали оставить свой архитектурный след на карте СССР в виде грандиозного сто- личного Дворца Советов, что им обоим не удалось, то брежневская эпоха как раз вполне успешно воплотилась в этих ленинских мемориалах, изменивших лицо центров многих советских городов. Первым в этом ряду стал Ульяновск, город, где родился будущий вождь мирового про- летариата, последним – подмосковные Ленинские горки (закончен в 1987, архитекторы Л. Н. Павлов, Л. Ю. Гончар), где он умер. Первой ласточкой модернизма в Ульяновске стала гостиница «Советская», главный фасад которой до боли напоминает прогремевшую московскую «Юность» (1961) Ю. Арндта. Эта «перекличка с центром» не вызывает ни малейшего удивления либо возмущения: во-первых, вряд ли можно было ожидать в первом же объекте неподражаемого шедевра, во-вторых – приемы и формы модернистской архитектуры кочевали не то что по стране, но – по всему миру. Даже главный объект всего модернистского Ульяновска, мемориальный комплекс, явно несет в себе черты архитектуры классика и родона- чальника модернизма – Ле Корбюзье. Можно сделать даже более точную отсылку к конкретному объекту – вилле «Савой» в Пуасси 1929 года постройки, увеличенной в масштабе в несколько раз и приобретшей несколько более острые, геометризированные формы. Сходство видно даже непрофессиональному взгляду – знать бы только, что такая вилла существует и как она выглядит. С другой стороны, в этом нет ничего удивительного – именно в этом своем произведении Корбюзье воплотил свои «пять принципов современной архитектуры», которые знали на зубок и пытались по-своему воплотить модернисты всего мира, а не только Советского Союза. Эти разработанные гением модернизма «пять принципов» и сегодня являются абсолютной, безоговорочно признанной классикой, почти такой же, как пять классических ордеров – только гораздо более молодой. Вообще Ульяновск, город на Волге с населением немногим более 600 тысяч жителей, в результате своей реконструкции 60-х – 70-х годов получил удивительно широкую панораму мировой модернистской архитектуры. Помимо своего Ле Корбюзье, здесь был и свой Оскар Нимей- ер – еще один кумир советских зодчих. Его воздействие зримо ощущается в образе гостиницы «Венец», чей силуэт может напомнить Дворец национального конгресса в Бразилиа – модернистском городе, выстроенном в 1960-е годы по проекту Лусио Коста «в чистом поле» как новая столица Бразилии. Нимейер был автором почти всех важных зданий в этом новом городе. И бразильский Дворец, и ульяновский «Венец» построены на сочетании высотных и вытянутых по горизонтали корпусов-пластин, только если в Бразилии высотных «пластин» две и между ними на просвет видно небо, то в «Венце» этот прием повторен при помощи узкой вертикаль- ной ленты оконного стекла, «рассекающей» на две равные части торцевые фасады высотного корпуса гостиницы. В архитектуре Ульяновска мы можем найти отсылки и к творчеству классика брутализма Луиса Кана (Педагогический институт, Дворец культуры профсоюзов, Технический университет), и к работам Миса ван дер Роэ (детская библиотека им. Ленина, Центральный дом быта, Дом культуры им. В. Чкалова). Мозаичные панно на фасадах Дворца культуры им. 1-го Мая и школы №1 на Советской улице стилистически отсыла- ют нас к вошедшей в это время в моду в СССР знаменитой мексиканской монументальной живописи, к работам Д. Риверы и Д. Сикейроса – не- даром именно в 1965 году вышла мгновенно ставшая чрезвычайно популярной книга Л. Жадовой «Монументальная живопись Мексики». Можно ли на основании приведенных выше примеров говорить о некой вторичности советской архитектуры Ульяновска? Отнюдь нет. Мо- дернизм, как и любой другой стиль, создается определенным набором приемов архитектурной композиции в сочетании с материалами, и со- ветские архитекторы в Москве, Ленинграде, Ташкенте или Ульяновске пользовались теми же приемами, что и их коллеги в Европе и Америке. Очевидно, что работавшим над центром Ульяновска советским архитекторам и инженерам принадлежит не первая скрипка в ансамбле миро- вого модернизма, но архитектурная мелодия, которую им удалось написать из «модернистских нот», получилась и чистой, и оригинальной, со- звучной своему времени и не потерявшей своей ценности вплоть до сегодняшнего дня. Архитекторам удалось самое главное – точно и досто- верно, с потрясающей и сегодня честностью передать дух своей эпохи. И эта честность ясно видна и сейчас, несмотря на утраты, перестройки и обветшание, изменение функции, а иногда и запустение. Отдельного упоминания, безусловно, достойны интерьеры модернистских объектов Ульяновска. Не только интерьеры Ленинского мемо- риала – они являют собой некий идеальный образец торжествующего советского интерьерного «официоза», но и гораздо менее формальные, камерные, обращенные к человеку и удивительно, просто невероятно стильные общественные интерьеры, предназначенные «для жизни». Это и интерьер ресторана гостиницы «Венец» с удивительным «светящимся» геометрическим потолком и футуристической осветительной армату- рой, и интерьер кафе этой же гостиницы с оригинальной мозаикой. Потрясающее впечатление производит интерьер бассейна школы №1, со стеклянной стеной с панорамным видом на город и абсолютно футуристическими, как из модных в те годы фильмов про будущее, ровными рядами светильников-иллюминаторов на потолке. Чистый, высокого уровня образец классического модернистского интерьера – Дворец пионеров и школьников, заслуживающий, как и его московский «собрат» 1961 года, государственной охраны и максимально бережной научной реставрации. Все детали здесь – остекление, по- ручни, мозаика, люстры, мебель – образцы своей эпохи очень высокого класса. Объекты советского модернизма, в том числе – объекты, расположенные в Ульяновске, принципиально значимом для советской истории этого сти- ля городе, чрезвычайно остро сегодня нуждаются в срочных мерах по реставрации, консервации и охране. Утрата любого советского объекта из опи- санных в данном издании не менее трагична для нас и для будущего, чем утрата объекта наследия XIX либо любого другого прошедшего века. Именно советская архитектура – часть нашей недавней коллективной памяти, общего прошлого. И она оказала свое влияние на формиро- вание нас сегодняшних в большей степени, чем «преданья старины глубокой» – просто потому, что она к нам хронологически ближе – так же, как родители оказали на каждого из нас больше влияния, чем прабабушка и прадедушка. И мозаика «пионерский костер», возможно, может сказать нам о нас самих даже больше, чем фреска на стене древнерусского собора. Утрачивая объекты периода «советского модернизма», мы разрываем связи сами с собой, лишая себя шанса понять действительно важные вещи о своем месте и в сегодняшнем дне, и во вчерашнем, о своем месте на карте истории, философии и искусства ХХ века. И это место советского человека на этой карте было таким, что им можно было гордиться, и можно гордиться своим прошлым из дня сегодняшнего, и можно будет – из завтрашнего. Если не разрушать и не забывать, хранить и беречь, жить и помнить.