TATLIN NEWS #58

«Когда твои действия по жизни определяет бес- понтовый страх, а не любовь, то все очень хре- ново получается»

меня понесло. Вдруг все заржали, стало свободно, легко, я кололся на сцене, и это было нифига не страшно. – Не совсем поняла, что значит – «кололся»? – Ну, сам смеялся над тем, что делал. Тот момент как озарение какое-то. С тех пор на сцене, в спектакле за мной всегда остава- лось последнее слово. – А тебе важно, чтобы за тобой оставалось последнее слово? – Нет, не важно, но я все равно так сде- лаю. Я умею делать только то, что могу де- лать. Это, конечно, немного пафосно звучит, но не потому, что я такой «супер», а просто я не смогу поступить иначе физически. – Тебя все время пытаются «объяснить», ди- пломы пишут, разные определения дают и срав- нения придумывают, как тебе в этих формах? – Не знаю, для меня это сон какой-то, я всегда думал, что буду стоять в пятом ряду с алебардой. Мне вообще кажется, что чем меньше человек, тем больше он свободен в своей форме. А так называемые «боль- шие люди» – шишки, крупные чиновники, звезды – в плане выражения достаточно ограничены. Меня-то по жизни достаточ- но мотало, и я всегда в разных формах су- ществовал. Только с появлением «Коляда- театра» стал заниматься чем-то одним. До этого чего только не нахватался от разных людей, и это ужасно, кстати. Ты все равно не сможешь быть собой, когда в стриптиз- клубе работаешь с уралмашевскими банди- тами или в дурацкой передаче про турпу- тевки рассказываешь. Всегда чуть-чуть дру- гая манера поведения, подстраивание под среду. Тогда меня еще постоянно преследо- вал страх – вдруг я окажусь без денег, грубо говоря, на помойке. А когда твои действия по жизни определяет беспонтовый страх, а не любовь, то все очень хреново получает- ся. На помойке я и оказался однажды. Были моменты, когда я просто шатался по подво- ротням, с бомжиками тусил. И вот тогда все страхи социальные ушли. Этого я больше не боюсь. Что бы я ни сделал, мне пофиг, что будет. И есть, и катит, и ладно.

не участвовать. Смерть как неучастие (пау- за). Я, кстати, смерти не боюсь. – Почему это? – Я, может быть, боюсь мучительной смерти. А небытие мне очень нравится, это когда ты не можешь зацепиться ни за что. Если съешь ЛСД или грибы, возникает очень приближенное к смерти состояние. Ну и потом, я абсолютно уверен в следую- щих жизнях. Я уверен, что смерти нет: чело- век может забыть о своих прошлых жизнях, но жить он будет всегда. – Страх для творческого формообразования необходимый материал? – Страх в творческом начале обязателен, мне кажется. Здесь одновременно и страх, и любовь. Я начал заниматься театром из страха, что останусь на ВИЗе и кончу жизнь тюрьмой или Чечней. Мои одноклассники, ровесники по дому, подъезду – они все потенциальные смертники были. Нас только двое выбилось: я – гуманитарий, и еще один парень-компьютерщик. А по- ступить в театральный институт оказалось легче всего. Там не сдают теорию. Я мог бы и в музыкальное пойти, потому что с 6 лет в детской капелле занимался, но там надо было сдавать теорию. Так вот, с одной сто- роны, стоял огромный страх, а с другой – любовь большая ко всему творческому. Та- кой мир красивый: и театр, и музыкальные группы, и клипы, и рок первый появился в стране. Мне казалось, что вот эти ребята – бесстрашные. А я, когда уже в театральном учился, жутко боялся сцены, долго не мог выходить, играть этюды какие-то. Мне ни- чего не давали – и правильно делали. И я очень хорошо запомнил момент, когда мой страх сцены закончился. – Расскажи. – Оставалось два дня до выхода спек- такля , в котором мне нужно было играть мальчика и «делать смешно», а получалось нифига не смешно. И тогда режиссер Жи- гульский сказал: «Забудь все, что я тебе го- ворил – и делай, как хочешь». Как только я понял, что можно «делать, как хочешь» –

рьезно в своей несерьезности. У Коляды те- атр – это « мама ушла на работу, надеваем, что попало, и начинаем придуриваться», так же и мы в группе с бадминтонными ра- кетками вместо гитар и кастрюлями вместо барабанов. – Но песни-то последнего альбома «Грясь» мрачные? «Жизнь – это медленное самоубий- ство» – куда уж веселей! – Не песни мрачные, а мы мрачные в тот период были, сейчас повеселели. Но я бы мрачным это не назвал, как написали в одной рецензии, тут скорее «Песни город- ского невротика». Я вот это колядовское – «улыбка–слезы», «танец–неподвижность» – пытаюсь сделать вторым планом в «Кураре». – Давай еще раз к маленьким и большим пространствам вернемся. – Чем меньше пространство, тем меньше в нем границ. А в большом пространстве я границу чувствую очень четко, то ли оттого, что всегда виден горизонт, куда все перей- дет. А в маленьком пространстве граница подразумевается сразу, и поэтому она ухо- дит. Ну, как у человека: голова маленькая, мозг ограничен черепной коробкой, но то, что в нем происходит и возникает – безгра- нично. Пространство – это содержание, гра- ница – форма. Важнее всего пространство воображения. Все пространство в голове, другого нет. Человек живет ради того, что- бы расширять это пространство, оставаться в нем, уходить от него. Важно самому себе отвечать: красиво – мое пространство или так – не очень. – Может ли смерть быть формообразующим фактором? – Конечно, взять хоть наш театр. Больше всего на свете Коляда боится смерти, но так ведь он этого и не отрицает. – Как это воплощается на сцене? – Так и воплощается. Там все пропитано страхом смерти и тем, что этому страху про- тивостоит. «Трамвай «Желание» – что про- тивостоит смерти? Желание. «Всеобъемлю- ще». Что заставляет кипишить этих двух ак- трис? Страх не быть занятыми в процессе,

86

ТАТLIN news 4|58|86 2010

position