TATLIN NEWS #55

терью. Это психотип, связанный не только с конкретным возрас- том. Это еще одно свойство сегодняшнего эстетического сознания. Подростковость. У Фанайловой, в одном из моих любимых стихот- ворений «Лена и люди» есть такой сюжет: «Кефир на утро, один джин-тоник, второй джин-тоник, Потом еще водочки, И прощай, жестокий мир, Как пересказывал Львовский разговор двух нижегородских подростков. Я безусловно остаюсь провинциальный подросток» Оптика «Собирателя пуль» – это оптика инфантильного, нераз- витого сознания, травмированного разрушением семейных свя- зей и одиночеством, а не разрушением культурных кодов, как в спектакле «Чукчи». Получается, как мне кажется, важный треугольник. –– А вы верите, что театр, искусство в широком смысле могут что- то изменить? – Искусство меняет меня, мои представ- ления, влияет на мои поступки, на мои со- кровенные мысли. И если оно меняет меня, то может изменить еще кого-то. Если я зани- маюсь художественной практикой, то могу обратиться не только к членам семьи, но и к сотням или даже тысячам людей. Жизнь сама по себе очень изменчива, надо посто- янно реагировать – Открывая театр в Перми, чего вы ждете? – Я жду зрителя. Мне интересно, каково будет состояние этой энергии, настроение этого зрительного зала. Очень сложно отве- тить на этот вопрос, потому что реальные критерии успеха очень тонкие, это почти невыразимо. Но, кстати, безусловно, для тех, кто внутри. Другими словами, я знаю критерии успеха, но не могу их описать, настоящий успех надо чувствовать, осознавать всей натурой. И, конечно же, реальный успех не связан с наградами. Я не хочу, чтобы театр получал премии типа «Золотой маски», по- тому что я не верю сегодня в подобные соревнования. Я не ду- маю, что показателем успеха будут какие-то зарубежные гастро- ли, хотя они будут, я уверен. Я не думаю, что показателем будет наличие спонсоров – хотя это тоже важно. Энергия в зале – вот критерий. И если она чистая, то она трансформируется в любовь к этому конкретному театру, к этим конкретным художникам и ар- тистам. – Однако есть желание изменить пермского зрителя, террито- рию… – В любом художественном акте изначально есть желание из- менить себя, другого человека и территорию. – А с чего начинался театр в вашей жизни? – У меня было две точки. Первая, самая ранняя – все же из дет- ства возникает – мой учитель английского в школе, Эльмира Бжас- со, блестящий педагог, привила нам любовь к театру – мы много играли школьных детских спектаклей на английском. А вторая точка – это встреча в Воронеже с режиссером Михаи- лом Бычковым. Он возглавил местный ТЮЗ, одной из первых пре- мьер был спектакль по пьесе Андрея Платонова «Шарманка». Я

тогда учился на 3-м курсе журфака, занимался филологией, и моя научная тема была связана с Платоновым. Но здесь, в театре, у меня возник другой интерес. Я смотрел прогоны, репетиции, в га- зете вышла моя рецензия на спектакль. Бычков обратил на меня внимание и достаточно быстро позвал работать завлитом. Так, еще будучи студентом, стал работать в театре. Потом был мой пер- вый международный большой фестиваль, который мы делали с Бычковым. Потом встреча с Корогодским Зиновием Яковлевичем и его театральной лабораторией, которая очень сильно измени- ла мою жизнь, я увидел настоящего мастера. То, как он разбирал тексты, я никогда не забуду. Это выдающийся талант, и режиссер- ский, и педагогический. Надеюсь, за десять с лишним лет я чему- то у него научился. – Но когда вы ушли в бизнес в 90-е, а потом вернулись в театр в не самое благополучное для России время и стали делать очень крупные театральные проекты, тогда у вас была какая мотивация? – Делать что-то значительное, справиться с вызовом, которое давало время. С одной стороны, время было тяжелое, особенно для театра и культуры, с другой – для страны оно было револю- ционное. Я не считаю его неблагополучным. Особенно, если с ны- нешними сравнивать… Тогда же люди буквально просыпались в новой стране, все менялось с нечеловеческой скоростью. Меня- лось на глазах то, что марксисты-ленинисты называли форма- цией. И, естественно, я захотел в этих процессах участвовать. Я так устроен, что быстро подключаюсь к социальным энергиям. Я нырнул в бизнес, мне это было интересно. Во многом случай- но, но сделал быструю и успешную карьеру. И быстро стал топ- менеджером, получил МВА, так сложилось, что меня сразу забро- сило на международный уровень, я имел серьезную позицию в компании, у которой были офисы в 40 странах. Глобальная кор- порация. И это была занимательнейшая практика и опыт. Вместе с тем, это, безусловно, был experience сродни театральному. Это так же удивительно, как открывать театр, ставить спектакль или за- ниматься Платоновым. Не было большой разницы между работой в транснациональной корпорации и театре: это все другие, новые миры, которые я осва- ивал. У меня получалось и там, и там. Но ког- да я добился определенных успехов в бизне- се, стал полноценным партнером компании, то понял, что дальше можно увеличивать только количественные показатели. Продол- жать свой бизнес, превращаясь в раба этого дела, мне не хотелось. Речь шла только о ко- личестве нулей в моем кошельке. Я к тому времени был достаточно обеспеченным че- ловеком, и меня уже это, в общем, и не инте- ресовало. Поменять машину на самолет мне было неинтересно – Вы вернулись в театр, потому что хотели здесь совершить рево- люцию… – Я всегда знал, что вернусь, хотя мало кто из друзей и партне- ров верил в это. Я осознавал, что навыки и опыт, приобретенные в бизнесе, могут быть использованы в театре. Я не просто возвра- щался в театр на позицию завлита, я понимал, что могу сделать что-то новое.

100    ТАТLIN news 1|55|81 2010