TATLIN NEWS #69

Я хочу показать, что искусство не существует как данность, искусством что-то назначается

с балконами. Мы под открытым небом, но мы не под открытым небом, а музейная экс- позиция находится в неких частных поме- щениях. Мы заходим в музей и оказываем- ся на улице, и еще нам надо с этой улицы в какой-то дом зайти. Пространство перехода неуютное, обшарпанное: ты оказываешься в пространстве общественного подъезда, и ты по этой грустной лестнице подымаешь- ся, тебе уже плохо, потому что ты с блестя- щей открытой улицы зашел в подъезд. Смо- треть живопись после этого невозможно. Ничто на этой улице, на которой мы ока- зываемся, зайдя в музей, ничто не намека- ет, что там еще что-то есть. Нет ни одного намека, что в экспозиции есть что-то, кро- ме каслинского павильона и чугунного ли- тья. Меня, когда я зашел в этот музей, зашел на эту улицу, все это поразило, вскрыло мне мозг, но еще больше вскрыл мой мозг тот факт, что там еще есть коллекция западно- европейской живописи. Яйцо в яйце, пост- модернизм в постмодернизме, улица в зда- нии, плюс еще улица фактически улица, потому что на ней стоят какие-то дома, в ко- торые надо заходить по темным унылым лестницам – это же грандиозная вещь. – Этот анализ возможен только при внеш- ней позиции смотрящего? – Очень часто внешняя позиция, безу- словно, помогает человеку, находящему- ся внутри, от всего чего угодно: от долгов до несчастной любви. Но я не очень по- нимаю, почему вы считаете себя не обла- дающими правом на эту внешнюю пози- цию. Пока не попробуете понять, какой му- зей вам нужен, вместо того, который есть, вы не поймете, что нужно сделать. Это ра- бота, это не то, что я родился с ощущением того, что Третьяковская галерея мне чем-то обязана. Работу надо делать.

таковым воспринимает. – Это, в принципе, опять же вопрос осо- знанности. Советские архитекторы были в курсе постмодернизма, и очень многое из того, что делалось в 80-е годы, это по Ро- берту Вентури, по Чарльзу Дженкинсу. Тео- ретики постмодернизма были знакомы чуть ли не сразу с пылу с жару отечественным архитекторам. И, действительно, осознавал он или нет, но человек, который строил вот это здание для экспонирования каслинского павильона, это, естественно, постмодернист. Но там же еще и начинка постмодер- нистская. Каслинский павильон, созданный в перекликающемся с постмодернизмом мышлении эклектики, тоже постмодерни- стичен отчасти. Некий павильон, кото- рый на самом деле дешевый, sorry, реклам- ный трюк, занимает центральное простран- ство. Это что у нас – музей промыслов или музей истории искусства? Это постмодер- нистская ситуация, которая отягощена кон- кретными локальными смыслами, причем эти смыслы давно утеряны. Весь этот музей является единым художественным выска- зыванием. Павильон выставлен как сумма художественной цивилизации. Вот у вас ка- кой образ, у екатеринбуржцев, ничего луч- ше нет на свете, чем каслинский павильон, – вот о чем говорит этот музей. – Я впервые увидела этот павильон на кар- тинке, висящей в школьном кабинете. Я не зна- ла, что это, пока лет в тринадцать не заглянула в музей. До этого мне казалось, это некий странный жилой дом, я на уроках занималась тем, что пыталась его как-то заселить. Заселить его сложно, и музейное пространство меня тоже постоянно напрягает, кажется алогичным. – Этот постмодернистский архитектор… Надо понять, как его зовут. Вы не знаете? – Нет, к сожалению. – Надо знать своих героев. Посмотрите, каким шоком для собравшихся на мою экс- курсию, будет узнать, наконец, имя. Никто не думает, что у этого есть автор. Этот архитек- тор сымитировал городскую среду внутри помещения. Мы оказываемся внутри здания, но при этом в городской среде с фонарями,

музей изобразительных искусств представля- ется вам весьма странным местом. Если посмо- треть на него как на своего рода памятник мас- совому взгляду на искусство, может его стоило бы сохранять в неизменном виде? – Безусловно, его стоит сохранять, просто надо понимать, что вы сохраняете. Там же есть момент неосознанности, которого быть не может в таком тонком деле, как обра- зование. Вообще-то музей занимается об- разованием, поэтому ваш музей надо ча- стить всем вам в хвост и в гриву, потому что он плохо справляется с этой обязанностью. Сам факт проведения там выставки Никаса Сафронова – это тоже очень показательно. Она не имеет никакого отношения к образо- ванию в той области, которой музей должен заниматься. Я очень хочу провести экскурсию по зда- нию музея на Воеводина, описать для вас ваш музей, потому что вам это не очень ин- тересно, потому что он есть для вас скорее рана. – Видимо, сильны человеческие связи, не позволяющие проговаривать проблемы вслух. – Я не буду эмоционально относиться к музею на Воеводина, я буду анализировать его как памятник идентичности, как худо- жественный текст. В том, что получится, мо- гут быть обидные слова, но я не буду специ- ально говорить обидных слов, потому что я никогда этого не делаю. Я буду показывать, что происходит, и все. Показывать, что про- исходит, это, знаете, на человеческих отно- шениях не завязано. – Вам ведь местная архитектура не нра- вится? – Екатеринбургские архитекторы, это же видно по городу, проявляют вообще бесхребетность невероятную. Если они дей- ствительно думают, что то, что они делают, это хорошо, то у них очень большие пробле- мы, а если они не думают, что они делают что-то хорошее, то они просто очень слабые и трусливые, невменяемые ребята. – Между тем, здание музея – неплохой образец постмодернизма, но мало кто его

Редакция благодарит УФ ГЦСИ за помощь в подготовке материала.

96 ТАТLIN news 3|69|107 2012

position