TATLIN NEWS #51

Когда деревья были большими| фото предоставлены художником | автор Сергей Ковалевский

Вот уже на протяжении 20-ти лет Валерий Кошляков – художник с фундаментальным пластическим кругозором и сложившейся ев- ропейской репутацией, испытывает наваж- дение архитектуры. Курсируя в пограничной зоне между живописью, инсталляцией и объ- ектом, мешая античное визионерство с пост- современной меланхолией, он стремится проя- вить форму и конструкцию долгого вещего сна нашей рассыпчатой родины. В беседе, случив- шейся 16 апреля 2009 года в его московской мастерской, были затронуты существенные архитектонические пружины авторской стра- тегии мастера русского «арте-поверия». – Вначале – о корнях, истоках… – Я к архитектуре пришел через живопись, где начал с такого жанра, который полностью дискредитирован на сегодняшний день, – ви- довая открытка. Через самые дешевые, обыч- ные, попсовые мотивы любого города – будь это Москва, Париж, Рим, Пенза или Красно- ярск, начинал работать с образом прекрасно- го, красивого. Вот эта символика, что присут- ствует в знаке идентификации, собственно, – то, чем я занимался. Жизнь наша прохо- дит в городах, и эти джунгли стали для меня предельно важными, потому что они форми- руют человека. Поэтому архитектура стала одной из самых мощных доминант моей эсте- тики. Конечно, можно быть гением и плевать на окружение, заниматься своим делом, но жизнь твоя проходит среди ларьков в жуткой тяжелейшей среде, которая, как ни странно, формирует наш взгляд. – Получается, что раз ты не в Риме, не в Париже вырос – тебя сформировали ларь- ки, заборы бараки. – Нет, здесь в искусстве сложнее происхо- дит – когда художник трансформирует то, чего ему не хватает. Вот, допустим, я родился на юге России и сначала ходил в студию художе- ственную, потом, когда открылась школа худо- жественная, пошел в школу, и там была библи- отека. Поскольку Сальск был глубокой россий- ской провинцией, где с книгами было тяжело, я смотрел книжки, а потом ходил на природу и думал: но почему же все не так? Не за что це- пляться. Даже берез нету. Не то, чтобы пиний – берез, воспетого символа русскости.

When Christmas trees were tall | photos provided by art- ist | author Sergey Kovalevsky It has been 20 years since Valery Koshlyakov, an artist with a fundamental perspective on plasticity and an established repu- tation in Europe, has been obsessed with architecture. Plying the routes in the borderline area between painting, installation and an object and combining antique visual character to post modern melancholy, he tries to reveal the shape and construc- tion of a long prophetic dream that our mealybmotherland has been dreaming. In our talk on April 16, 2009 in his Moscow- based studio some essential architectonic triggers of the Rus- sian «arte povere» master’s strategy have been touched upon. – Let’s talk about how art and architecture are interre- lated in your works. – I took up architecture through painting, where I started with a genre, which has been largely discredited today, that is, with postcards with views. I started working with the image of something so beautiful through a poster, through a small post- card with the cheapest, most commonplace and beaten mo- tifs of a city, be it Moscow, Paris, Rome, Penza or Krasnoyarsk. What I was actually dealing with was these symbols that can be found in the hallmark. We spend our lives in cities, and this jun- gle has become immensely important for me, because it shapes a personality. Therefore architecture is one of the most power- ful dominant elements in aesthetics for me. Without any doubt one could be genius and not care about others at all, minding his own business, but our lives go by among vendor stalls in a hideous, repulsive environment, which shapes our views, no matter how odd this may sound. – So it turns out that you have been shaped by vendor stalls, fences and dilapidated barracks, since you have not grown up in Rome or Paris. – No, in art it happens in a more complex way, when an art- ist transforms something he is lacking. Let’s say I was born in the south of Russia and first attended an art studio, and then when an art school opened, I went to school, and the school had a library. Since Salsk was a provincial town in a very back- country part of Russia, where it was not easy to get hold of books, I looked through the books and then went out into the nature and thought, why is everything wrong? There was noth- ing to pick at. Even birches were not there. There were no birch- es, leave alone stone pines! Birches, the renowned symbol of the Russian character, were not there. – Were there any trees at all? – Of course there were; but I only came to realize much time later what a beautiful tree acacia is, a fabulous one. – And you were looking at them through the prism of clas- sical paintings on postcards. – I was looking through a calendar «In the world of beau- ty», there was such a thing then. And there was this lack of something. I was not a representative of the first generation to feel that, it was an inherited Russian illness, which struck, when provincial mansions had filled with Classicism and Palladian- ism… This illness was actually caused by the following: «there is a centre somewhere, an Italic fairytale, and we are deprived of it». An effort to cover this lack can be seen in virtually ev- erything. Thank God, the Russian church has obviously worked out its own architectural style owing to certain Byzantine influ- ence, but it cannot be seen in any other areas. But should we go back to vendor stalls, in the late nineties I withdrew from my Roman-Soviet utopian schemes and turned to researching the environment. I was asking myself, if any kind of national form were possible today, if we could squeeze any individual style out of it. And is it possible today at all to have

Валерий Кошляков. Проект Балкон, 2008. Мастерская художника в Москве | Valery Koshlyakov. Project Balcony, 2008. Atelier of artist in Moscow

– Но там деревья-то были вообще? – Были, конечно, я потом только понял, когда вырос – какое красивое дерево акация, потрясающее. – А ты смотрел через призму классиче- ской живописи на открытках. – А смотрел через календарь «В мире пре- красного», был такой. И получалась вот эта не- хватка. То, что я чувствовал, – это не в первом колене, это – династическая русская болезнь, когда происходило насыщение провинциаль- ных усадеб классицизмом, палладианством… Болезнь-то в-общем от этого: «вот там где-то есть центр, сказка италийская, а у нас этого нету». И преодоление этой вот нехватки – оно во всем. Понятно, что русская церковь выра- ботала, слава Богу, через какие-то византий- ские влияния свой стиль в архитектуре, но больше это нигде не прочитывается… Но если вернуться к ларькам – в конце 90-х я отошел от своих романско-советских утопий и обратил взор на исследование среды. Зада- ваясь вопросом – возможна ли сегодня какая- то национальная форма, можно ли выдавить отсюда какой-то, грубо говоря – свой стиль. Как он вообще возможен сегодня, этот рус- ский стиль? И что это такое? Над этим сегодня никто не работает. Архитекторы делают или постконструктивизм, или заказы идиотские. – Подожди, а конструктивизм – это вро- де бы русское? – Безусловно. Я бы так сказал: конструкти- визм – это международная воля и желание че- ловека в поисках его символа свободы. И ко- нечно, русский ум, пытливый и слабый на сказ-

ТАТLIN news 3|51|74  2009  45