2-ая Уральская индустриальная биеннале современного искусства • каталог

Parallel events

Зато они чувствовали себя непризнанными гени- ями. Хранителями тайного знания о более «прогрес- сивных» западных веяниях. О которых можно было услышать по «Голосу Америки» или прочесть в книге «Кризис буржуазного антиискусства». Надо сказать, что в 1980-е советская идеология казалась устаревшей даже «официальным» художни- кам, поэтому они не чурались «неофициальных», вме- сте спорили по подвалам, пили портвейн «777», ходили в бани и ездили в деревню (аналог столичных дач). Когда я сам в 1985 году поступал в институт им. Репина в Ленинграде, то был поражён низкому уровню фигуративного рисования, не соответствовав- шему моим «гамбургским» ожиданиям. Стоявшие за традиционным искусстводеланием идеи изжили себя, а лишившись смысла, любые технологии деградируют. циальные» художники стремительно затмили «офици- альных»,а за рубежомвозникла кратковременнаямода на их творения. Советская идеология капитулировала, и творцы самозабвенно принялись обслуживать побе- дившую (гегемония США, господство денег, крайний индивидуализм и личный успех). Тех, кто имел окаян- ство сопротивляться этому (например, Илья Глазунов, исповедовавший антизападничество), предавали ин- теллигентской анафеме. Согласно доносившимся легендам, иностранные дилеры приезжали в Москву и скупали всё, что нахо- дили там в мастерских. Это именовалось «русским бу- мом», апофеозом которого стал первый в Москве аук- цион «Сотбис» (1988). После чего в «андерграундные художники» двинули даже автослесари и моряки тор- гового флота. В Екатеринбурге художники жили, понятно, скромнее. Особенно после распада СССР (в 1991 году), ког- да система госзаказа исчезла. Чтобы оплачивать арен- ду помещений, областные Союзы художников отдали свои «творческие комбинаты» и «дома творчества» в аренду бизнесменам (т. е. бандитам). А те их привати- зировали (почти повсеместно). Героическую историю рассказал мне когда-то вновь избранный председатель иркутского СХ Вла- дислав Несынов. Когда в середине 1990-х аренда Дома творчества «Листвянка» (на берегу Байкала) закончи- лась, ему позвонили какие-то бродяги и предложи- ли её продлить. А он отказался. Тогда ему назначили «стрелку», от которой его спас родной брат, бывший музыкантом в Братске. В ресторане, где он пел душе- щипательные песни местным авторитетам. На просьбу прислать в Листвянку пару автоматчиков он ответил: –Этого не надо, скажи просто, что ты Тюрика зна- ешь!.. И всё. В более выгодном положении пребывали скуль- пторы. Моему другу Антонову изредка перепадали НОВЫЕ ВРЕМЕНА С началом перестройки (в конце 1980-х) «неофи-

artists to begin with. My friends Nikolay Bochenin and B.U.Kashkin were photographers that used tomake copies of works for professional, “real” artists. My fellow towns- man Zhukov, to give another example, executed copies of sculptors’ sketches from a more robust material. The “unofficial” artists were not eligible for state- sponsored orders or free paint (although they could buy art supplies at various shops scattered around Sverdlovsk, where the selection, however, was much more limited). They also had to procure their own studios, for which they would typically secure a job of a “decorator” at a housing cooperative, which gave them access to the basement that could be converted into a studio. This bred the self-perception of “unappreciated ge- niuses”, of safe-keepers of arcane knowledge of more pro- gressive western trends, which one could learnmore about from forbidden radio broadcasts of the “Voice of Ameri- ca” or from publications such as “The crises of bourgeois anti-art”. By the 1980s the Soviet ideology was perceived as re- dundant even by the “official” artists, therefore they did not normally shun the “unofficial” ones. The two groups had heated arguments in the basement studios, drank cheap port wine “777”, attended public bath houses to- gether and traveled to the villages in the countryside (what in Moscow was known as “dachas”). When I took my entrance exams into the Repin’s Academy of Art in Leningrad in 1985 I was appalled by the low level of figurative drawing that I discovered there, which failed to match my grand expectations. The ideas that underlined conventional production of art had be- come irrelevant, and loss of purpose and meaning usually spells degradation for any technique or technology. “non-official” artists quickly overshadowed the “official” ones and were in brief vogue abroad. Soviet ideology threw out a towel and the creators rushed headlong to service the victorious one (the US hegemony, the rule of money, ex- treme individualism and personal success). Those recalci- trant enough to resist it (for instance, Ilya Glazunov who professed anti-Western views) were anathematized by the intelligentsia. According to rumors, foreign dealers were coming to Moscow and buying up everything they could find in the studios. That was dubbed “the Russian boom,” and its apotheosis was the first Moscow Sotheby’s auction (1988). Thereupon the ranks of “underground artists” opened to even car mechanics and merchant seamen. Understandably, in Ekaterinburg artist lived on a less lavish footing, especially after the collapse of the USSR (in 1991) and the disappearance of the state commissions sys- tem. To make ends meet, regional artists’ unions rented out their “creative combinates” and “houses for creative work” to businessmen (i.e., bandits) of whom almost all then “privatized” them. The New Times With the start of the Perestroika (in the late 1980s)

245