— Да. Мне надо что-нибудь выпить.
В баре было полно. Краснолицые лыжники в тяжелых ботинках топтались по танцевальной
площадке. Оркестр играл слишком громко. Кельнер пододвинул к стойке бара столик и два
стула.
— Вам водки, как и в прошлый раз? — спросил он Клерфэ.
— Нет, глинтвейну или бордо.
Клерфэ посмотрел на Лилиан,
— А вам что?
— Мне водки, — ответила она.
— Значит, бордо, — сказал Клерфэ. — Окажите мне услугу. Я не выношу водку после еды.
Лилиан посмотрела на него подозрительно: она ненавидела, когда с ней обращались как с
больной.
— Правда, — сказал Клерфэ. — Водку будем пить завтра, сколько захотите. Парочку
бутылок я контрабандой переправлю в санаторий. А сегодня закажем шеваль блан. Это вино
такое легкое, что во Франции его зовут милый боженька в бархатных штанах.
— Вы пили это вино во Вьенне?
— Да, — сказал Клерфэ.
Он говорил неправду, в тель де Пирамид он пил монтраше.
— Хорошо.
Подошел кельнер.
— Вас вызывают к телефону, сударь. Кабина справа у двери.
Клерфэ встал.
— А вы принесите пока бутылку шеваль блана тысяча девятьсот тридцать седьмого года. И
откупорьте ее.
Он вышел.
* * *
— Из санатория? — нервно спросила Лилиан, когда он вернулся.
— Нет, звонили из Канна. Из больницы в Канне. Умер один мой знакомый.
— Вы должны уйти?
— Нет, — ответил Клерфэ. — Для него это, можно сказать, счастье.
— Счастье?
— Да. Он разбился во время гонок и остался бы калекой.
Лилиан пристально посмотрела на него.
— А не кажется ли вам, что калеки тоже хотят жить? — спросила она.
Клерфэ ответил не сразу. В его ушах еще звучал жесткий, металлический, полный отчаяния
голос женщины, говорившей с ним по телефону: то мне делать? Сильва ничего не оставил! Ни
гроша! Приезжайте! Помогите мне! Я на мели! В этом виноваты вы! Все вы в этом виноваты! Вы
и ваши проклятые гонки!
Он отогнал от себя это воспоминание.
— Все зависит от точки зрения, — сказал он, обращаясь к Лилиан. — Этот человек был
безумно влюблен в женщину, которая обманывала его со всеми механиками. Он был страстным
гонщиком, но никогда не вышел бы за пределы посредственности. Он ничего не хотел в жизни,
кроме побед на гонках и этой женщины. Ничего иного он не желал. И он умер, так и не узнав
правды. Умер, не подозревая, что возлюбленная не захотела видеть его, когда ему отняли ногу.
