новая партия.
Клерфэ задумался. А почему бы ему не послать цветы в санаторий молоденькой бельгийке,
этой бунтарке? Вероятно, высокомерный русский разозлится еще больше. Он зашел в лавчонку.
Она имела довольно жалкий вид, и цветы там были самые средние, если не считать
нескольких очень красивых, которые совсем не подходили ко всему окружающему. Клерфэ
увидел вазу с белой сиренью и большую ветку мелких белых орхидей.
— На редкость свежие! — сказал низенький человечек. — Только сегодня прибыли. Это
первоклассные орхидеи. Не завянут по крайней мере недели две. Редкий сорт.
— Упакуйте их, — сказал Клерфэ, вытаскивая из кармана черную шелковую перчатку,
которую Лилиан накануне вечером оставила в баре. — И это тоже запакуйте. Найдется у вас
конверт и бумага?
Ему дали и то и другое.
* * *
В санатории было тихо.
Лилиан Дюнкерк, в синих брюках, сидела у себя на балконе. Перед ней в снегу, который
намело за ночь, торчала бутылка водки — подарок Клерфэ.
Зазвонил телефон. Лилиан сняла трубку.
— Да, Борис… нет, конечно, нет… к чему мы бы пришли, если бы так поступали?.. Не
будем больше говорить об этом… конечно, подымись… да, я одна, кто же может прийти ко мне
так рано?..
Лилиан снова вышла на балкон. Она подумала было — не спрятать ли ей водку, но потом
взяла стакан и откупорила бутылку.
Водка была отличная и очень холодная.
— Доброе утро, Борис, — сказала она, услышав, как хлопнула дверь. — Я пью водку.
Хочешь? Тогда принеси стакан.
Растянувшись в шезлонге, она поджидала его. Волков вышел на балкон, держа в руке стакан.
Лилиан вздохнула с облегчением. слава богу, обошлось без нотаций, — подумала она. Волков
налил себе. Она протянула ему свой стакан. Он налил и ей доверху.
— Почему ты пьешь, душка? — спросил он. — Боишься рентгена?
— Нет, Борис, радуюсь жизни.
Он с изумлением поглядел на нее.
— Далай-Лама уже сказал что-нибудь о снимках?
— Нет. Да и что он может сказать? Я не хочу ничего знать.
— Правильно, — сказал Волков. — Выпьем за это.
Он залпом осушил стакан и убрал бутылку.
— Дай-ка мне еще, — сказала Лилиан. — Стаканы совсем маленькие.
— Сколько твоей душе угодно.
Лилиан наблюдала за ним. Она ждала, что он будет уговаривать ее не пить, но Борис был
достаточно умен: он угадал ее мысли.
— Налить еще? — спросил он.
— Нет. — Лилиан поставила стакан около себя, не дотронувшись до него. — Борис, —
сказала она, — мы слишком хорошо понимаем друг друга. Ты слишком хорошо понимаешь меня,
а я тебя, и в этом наша беда.
— Ты права, — сказал Волков. — Великолепная беда! Когда дует фЈн, ее ощущаешь еще
