Лилиан покачала головой.
— Нет, Борис. С меня хватит. Не знаю, как ты. Ведь ты так долго не был здесь.
Волков улыбнулся.
— Все это мне уже известно…
Лилиан кивнула.
— Я слышала. Да и мне теперь тоже известно, Борис…
* * *
Из Цюриха Волков позвонил в санаторий.
— Она еще жива? — спросил Далай-Лама ворчливо. — Ну, хорошо. Пусть явится, я не
возражаю.
Лилиан пробыла еще неделю в Цюрихе. Она помногу лежала в постели. Она вдруг
почувствовала себя очень усталой. Температура повышалась каждый вечер. Волков поговорил с
врачом, которого он вызвал к ней.
— Чудо, что она вообще еще жива, — сказал профессор. — Ей надо сейчас же лечь в
больницу. Оставьте ее здесь.
— Она не хочет здесь оставаться. Она хочет обратно.
Врач пожал плечами.
— Дело ваше. Тогда возьмите санитарную машину.
Волков обещал последовать его совету. Но он знал, что не возьмет санитарную машину. Не
так уж он почитал жизнь, чтобы забыть, что слишком большая заботливость, так же как и
недостаток заботы, убивает больного. Опаснее было обращаться с Лилиан как с умирающей, чем
рискнуть и повезти ее в обыкновенной машине. Кроме того, он знал, что она никогда не
согласится на больничную карету.
Лилиан весело встретила Бориса. С тех пор как ее состояние ухудшилось, она вообще
повеселела; казалось, болезнь искупала то неясное ощущение вины, которое она испытывала
после смерти Клерфэ.
— Бедный Борис, он тебе, наверное, сказал, что я не перенесу поездки?
— Ничего похожего.
— Я ее перенесу, — заметила Лилиан с легкой издевкой. — Уже по одному тому, что он
предсказал обратное. И я проживу еще очень долго.
Волков с изумлением посмотрел на нее.
— Ты права, душка. Я тоже так чувствую, Лилиан кивнула.
— По-моему, понятие времени весьма растяжимо, Борис. Это я узнала здесь, внизу.
Человек, которому предстоит долгая жизнь, не обращает на время никакого внимания; он
думает, что впереди у него целая вечность. А когда он потом подводит итоги и подсчитывает,
сколько он действительно жил, то оказывается, что всего-то у него было несколько дней или в
лучшем случае несколько недель. Если ты это усвоил, то две-три недели или два-три месяца
могут означать для тебя столько же, сколько для другого значит целая жизнь. Там, в горах, это
понимают.
Волков улыбнулся.
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказала Лилиан. — Я опять прибегаю к старым
трюкам. Беру себе в союзники то, с чем не в силах справиться.
— Да, — Борис рассмеялся. — Я знал одного человека, который постоянно дрожал за свою
жизнь. Зато лет в восемьдесят он стал очень веселым. Эту перемену старик объяснял тем, что
