американский

анализы — ситуация выглядела реально плохой. Никто не говорил, что это рак или

лейкемия, но и обратное никто не утверждал. Врачи собирались провести дополнительные

анализы, чтобы подтвердить худшие свои опасения.

Тая пыталась быть позитивной и несколько сгладить проблемы. Но по ее тону и голосу я

понимал, что на самом деле все гораздо серьезнее, чем она пытается представить, пока в

конце концов не услышал от нее всю правду.

Я не был уверен в том, что она действительно это произнесла, но я услышал слово

«лейкемия». Рак.

Моя маленькая девочка должна была умереть.

Волна беспомощности охватила меня. Я был в тысячах миль от нее, и ничего не мог

сделать, чтобы ей помочь. Но даже если бы я был с ней, я не мог бы ее вылечить.

Голос моей жены в трубке был таким грустным и одиноким…

Стресс боевой командировки начал наваливаться на меня как раз перед этим

телефонным звонком в сентябре 2006 года. Тяжелая боль от утраты Марка и Райана стала

для меня серьезным ударом. У меня зашкаливало артериальное давление, и я не мог спать.

Но новость о моей дочери стала последней каплей. Я уже ни на что больше не был годен.

К счастью, наша командировка заканчивалась. И как только я сообщил о состоянии моей

дочери командованию, оно тут же начало думать, как вернуть меня домой. Наш доктор

подготовил документы для письма Красного Креста, свидетельствовавшего, что семья

военнослужащего срочно нуждается в его присутствии дома. Как только письмо было

получено, мои командиры немедленно отправили меня в Штаты.

Но вылететь туда оказалось совсем не просто. Рамади был таким горячим местом, что

возможностей покинуть его было раз, два, и обчелся. Вертолеты не вылетали и не

прилетали. Даже наземные конвои все еще периодически подвергались атакам боевиков.

Беспокоясь обо мне и зная, что я не могу ждать слишком долго, мои парни загрузили

«Хамви»

. Они посадили меня в середину, и вывезли из города на аэродром TQ.

Пока мы туда доехали, я чуть не задохнулся под весом бронежилета и винтовки М-4.

Мои ребята вернулись на войну, а я полетел домой. Это тяготило меня. Я чувствовал, что

пренебрег своим долгом, переложив его на других.

Это был конфликт — семья и страна, семья и товарищи по оружию — который я так и не

смог разрешить. В Рамади у меня было даже больше ликвидаций, чем в Фаллудже. Я не

только имел больше ликвидаций в ходе этой командировки, чем любой другой снайпер, но и

их общее число сделало меня самым успешным американским снайпером всех времен —

говоря вычурным официальным языком.

А еще я чувствовал себя отступником, парнем, который не сделал всего, что мог бы

сделать.