180 / 260
нравилось; у меня остались здоровенные синяки после той истории.
Я был за рулем мини-вэна. Мне нужно было забрать нескольких наших сослуживцев в
аэропорту и отвезти на поминки Майка. Похороны в SEAL сильно напоминают ирландскую
тризну, с той разницей, что «морские котики» намного больше пьют. Иногда спрашивают,
сколько пива нужно, чтобы считать поминки в SEAL «настоящими»? Это информация для
служебного пользования, но в одном точно можно быть уверенным: намного больше
метрической тонны.
Я стоял на асфальте аэродрома в синей морской форме, наблюдая за посадкой самолета.
Моя рука взметнулась в салюте, когда из самолета по рампе спустили гроб. Затем я вместе с
другими военнослужащими нес гроб к ожидающему нас катафалку. У аэропорта собралась
небольшая толпа. Случайные прохожие, заметившие происходящее, останавливались и
замирали, чтобы выразить свое уважение. Это было трогательно: они отдавали дань
уважения своему соотечественнику, которого даже не знали. Я был взволнован этим
моментом, этим молчаливым выражением почтения памяти нашего товарища и важности
его жертвы.
Единственным отличительным признаком «морских котиков» были наши трезубцы,
металлический значок на форме, показывающий принадлежность к SEAL. Если у тебя на
груди его нет, то ты просто один из флотских пачкунов. В знак огромного уважения мы
можем снять этот значок и прикрепить его к гробу на похоронах нашего павшего товарища.
Это демонстрация того, что подвиг не будет забыт, что он становится частью твоей жизни.
Пока парни из взвода «Дельта» выстроились в очередь, чтобы приколоть свой трезубец к
гробу Майка, я отступил, склонив голову. Случилось так, что могила Марка Ли оказалась
рядом с тем местом, где должны были похоронить Майка Монсура. Я не попал на похороны
Марка, поскольку все еще находился за океаном, и у меня до сих пор не было возможности
принести ему дань уважения. Мне показалось, что настал нужный момент. Я молча подошел
и положил мой трезубец на его могильный камень, мысленно сказав моему другу последнее
«прости».
Горечь похорон немного скрасило сообщение о том, что Райан в то же самое время,
наконец, выписался из госпиталя для долечивания. Было очень здорово снова встретиться с
ним, и эту радость не могло омрачить даже то, что он навсегда ослеп. Кстати, сразу после
ранения, прежде чем он лишился чувств от кровопотери, Райан мог видеть. Но потом что-то
— осколок кости или пуля — повредило оптический нерв, и свет для моего товарища
померк навсегда. Врачи сразу предупредили, что никакой надежды восстановить зрение нет.
Когда мы встретились, я спросил Райана, почему, выходя на улицу, он отказывается от
помощи посторонних. Его ответ, поразивший меня, как мне кажется, очень точно
характеризует моего товарища. Райан сказал, что по правилам полагается выходить в
сопровождении сразу двух человек, а он не видит в этом никакого смысла, раз и сам
способен справиться. Он не хочет, чтобы ради него сразу два человека отрывались от дел.
Я думаю, он считал, что вновь сможет жить, опираясь только на собственные силы. И,
скорее всего, смог бы, если бы мы ему это позволили сделать. Вероятно, он бы и оружие
снова взял в руки, и вновь пошел бы в бой.
Райан был вынужден уволиться со службы из-за ранения, но мы сохранили близкие
отношения. Говорят, что дружба, закаленная войной, самая крепкая. Наша — яркое тому