этим делать, и я уже едва помню его… Но отчего на сердце такая тяжесть?
— Несколько дней назад небо над Коломбо затянули черные тучи. Грянула буря и
разбушевалась так, что волны вздымались выше пальм. Наутро небо опять было ясное и синее,
можно подумать, бури вовсе и не было — но ведь мы пережили ее. Море, однако, еще катило
высокие валы. Кругом теплынь, тишина, безветрие — поневоле хочется спросить: отчего же
море так волнуется? Или можно спросить иначе: отчего оно еще волнуется? А дело все в том,
что моря успокаиваются не сразу, им нужно время. Быстро успокаиваются только пруды.
— Он встал. — Люди Запада редко навещают меня. Тот, чье бытие пересеклось с вашим,
тоже был отмечен знаком. Он освободился, шагнув от немоты к молчанию. Немота означает
невозможность говорить… Молчание — быть по ту сторону слов… Вечное — это перемены.
Жизнь вечна. Живите той жизнью, что живет в вас. Это не закон… это начало… но начало —
это уже очень много… оно замыкает кольцо… а что только не замыкается в кольцо.
Ночью в Коломбо Гэм проснулась от какого-то шума. Прислушалась к звону цикад и
подумала было, что ящерица забралась в спальню и упала со стены, но тут шум повторился.
Словно бы в соседней комнате кто-то осторожно, очень осторожно шагнул, но под ногой
скрипнула половица.
Гэм взяла револьвер и тихонько раздвинула полог. В той комнате никого не было. Но
молочная белизна кисейных штор на окне зияла черной щелью. Чья-то рука отвела их в сторону,
просунулась внутрь, за нею голова, потом тело. Чужак торопливо метнулся к стене и начал
снимать и сворачивать ковер.
Гэм присмотрелась, внезапно отложила оружие и прошла в комнату. Незваный гость
вздрогнул, словно хотел ринуться вперед, — по гибкому движению плеч она поняла, что не
ошиблась: это был креол.
Он отпрянул. Она повернула выключатель. Яркий свет залил немую сцену. Креол
машинально схватил наполовину скатанный ковер и попятился к окну, чтобы выбросить добычу
на улицу. Гэм жестом остановила его. Взгляд ее был серьезен. Под мышкой креол зажал зеленый
молитвенный ковер, который когда-то подарил Гэм.
— Вы меня опередили, — сказала Гэм, — я все равно собиралась завтра отослать вам этот
ковер. Я уезжаю в Европу.
— Вы больше не приедете сюда?
— Не знаю.
— И хотели отослать мне…
— Он всегда был вашей собственностью. Спасибо, что спросили сперва о моем отъезде, а
потом о своем ковре. Я ценю это.
— Вы хотели вернуть его мне? — недоуменно спросил он.
— Да, хотела, ведь он ваш. Нынешняя ситуация — лучшее тому доказательство…
— Только не думайте, что я решил таким манером вернуть себе этот ковер, ну, скажем, из-
за его ценности. Впрочем, вы так не подумаете. Но причина и не в том, о чем я не хочу сейчас
говорить. Просто я не могу жить без этого ковра… я непременно должен был вернуть его.
— Вам незачем оправдываться, — сказала Гэм. — Ваш нынешний визит показывает, что в
свое время я оценила вас не вполне правильно. Простите меня. Тем радостнее видеть, что после
короткой эскапады вы снова стали самим собой… Я не иронизирую. Не смотрите на меня так
мрачно.
— Странный вы человек…
— Оставим психологические трактаты… Я расстаюсь с Индией весело, с маленькой
детской радостью, как будто мне что-то удалось, и это — результат вашего визита. Спасибо
вам…
