американский_снайпер

206 / 260

этой организации. Тогда я подтянулся, чтобы ни у кого ко мне не было претензий.
Возможно, такое отношение к званиям сложилось у меня потому, что я всегда
предпочитал быть лидером «на земле», а не администратором в задней комнате. Мне
никогда не нравилось сидеть за компьютером, что-то там планировать, а потом ставить всех
в известность об этих планах. Мне нравилось делать мою работу, то есть быть снайпером —
участвовать в боях, убивать врагов. Я хотел быть лучшим в этом деле.
Я думаю, многие не поймут такого отношения. Для них вполне естественно, что чем
лучше ты в своем деле, тем выше должно быть твое звание. Но я видел много разных
начальников в высоких чинах, которые не были достаточно хороши для своей должности.
Слишком много размышлений
«Снова в дороге…».
Голос Вилли Нельсон хрипел через акустическую систему «Хаммера», когда на
следующий день наш патруль направился в сторону базы. Музыка была единственным
нашим развлечением, если не считать редких остановок в деревнях для бесед с местным
населением. Помимо олдскульного кантри, которое предпочитал наш водитель, я часто
слушал Тоби Кит и Slipkno кантри и хеви-метал конкурировали за внимание.
Я убежден в огромном физиологическом воздействии музыки. Я видел, как она
действует на поле боя. Когда ты идешь в бой, тебе нужна накачка. Если ты не хочешь быть
сумасшедшим идиотом, но тебе требуется стимуляция, музыка помогает прогнать страх. Мы
слушали Papa Roac Dop , Drowning Poo — все, что могло нас взбодрить. (Эти
группы и сейчас в моей персональной ротации.)
Но ничто не могло взбодрить меня во время обратной дороги на базу. Это была
изматывающая жаркая поездка. И даже несмотря на хорошие новости о моем повышении, я
был в мрачном настроении: с одной стороны, мне было скучно, с другой — невозможно
было расслабиться.
На обратном пути на базу все происходит невероятно медленно. Точнее, вообще ничего
не происходит. И это стало доставать меня.
Будучи в бою, я мог прогнать мысли о собственной уязвимости, смертности. Хватало
других вещей, о которых следовало беспокоиться. Или, скорее, было слишком много важных
и неотложных дел, чтобы можно было всерьез думать о чем-то постороннем.
Но теперь это было практически единственное, о чем я думал.
У меня было время, чтобы расслабиться, но я не мог. Вместо этого я лежал в кресле и
думал обо всем, через что мне пришлось пройти. И особенно о том, как меня чуть не
подстрелили.
Я чувствовал последствия попадания пули каждый раз, когда решал прилечь отдохнуть.
Сердце неистово колотилось в груди, вероятно, сильнее даже, чем в ту ночь в Садр-Сити.
Несколько дней спустя после возвращения из дальнего патрулирования стало еще хуже.
Я уже не мог спать. Я весь взвинчен. Очень сильно взвинчен. Артериальное давление
зашкаливало, даже больше, чем прежде.
Я чувствовал, что вот-вот взорвусь.
Физически я был разбит. Четыре долгих боевых командировки взяли свое. Правда,
колени чувствовали себя лучше, но болела спина, ныла лодыжка, в ушах стоял звон. Я
повредил шею, в ребрах были трещины. Пальцы и суставы были выбиты. В правом глазу