Галлерейный бизнес

ответствует ли его стиль тому, чего хочет публика, вызывает ли он у

нее ответные эмоции и так далее. Всегда есть люди, основная функция

которых – соответствовать господствующим тенденциям в искусстве,

так же как, есть эксцентричные особы, находящиеся «на грани», – и

часто они процветают и экономически, и эстетически. Я хочу сказать,

что мир искусства настолько сложен, многогранен и противоречив, что

невозможно точно предугадать чей-то успех.

Андрей КОВАЛЕВ

Художественный критик, искусствовед, эксперт, автор книг и публикаций

о современном русском искусстве («Искусство», «Творчество», «Худо-

жественный журнал», «Место печати», «Огонек», «Московские новости»,

«Heet parool» (Голландия), «Русский журнал», «Коммерсант», «Итоги»,

«Независимая газета», «Сегодня»).

Я считаю, что никакого вклада в развитие рынка у нас сегодня кри-

тик не вносит. Это особая ситуация: в нашей стране слово всех инте-

ресует, но не значит ничего. Могу привести пример – некая галерея

участвовала в крупной американской выставке и удостоилась одной

строчки в Нью-Йорк Таймс. (Сам я работаю в газете, которая, скажем

так, на три уровня ниже Нью-Йорк Таймс, поскольку уровню Нью-Йорк

Таймс у нас примерно соответствует Коммерсантъ). Так вот, в эту га-

лерею потом приходили сотни людей и говорили: «О! Хорошая галерея

– Нью-Йорк Таймс о ней пишет!» А в нашей стране мы можем писать

все, что угодно, и положительное, и отрицательное, – но появление в

прессе ничего не значит, потому что не возникает этого своеобразного

уважения, когда «о тебе написали». То есть, наверное, оно возникает,

но не так сильно. Скорее, как просто какое-то личное отношение: «ты

обо мне плохо (или хорошо) написал». Но на внешние структуры это не

влияет. На мой взгляд, это ситуация политико-лингвистического свойс-

тва, то есть что-то может измениться лишь тогда, когда слово станет

явным. Проблема в девальвации газетного слова. Американскому кри-

тику гораздо сложнее, он должен заранее просчитывать последствия

своих высказываний, их отражение в сложных структурах власти.

А у нас значение слова критика фактически сведено к нулю. Толь-

ко пуговицы страдают. Скажем, подойдет ко мне подвыпивший худож-

ник и начнет крутить мне пуговицу и объяснять, что я, конечно, хорошо

написал, но вот можно еще так-то и так... То есть здесь я нахожусь в

коммуникации с объектом, а критик Нью-Йорк Таймс коммуницирует с

гораздо более сложными структурами.

Но я считаю, что это даже хорошо, потому что сейчас мы можем

писать все, что захотим. И то, что у меня нет власти, – это лучше. По