– Пропустите их, – приказал он.
Охранник вынул из пакета бумагу, прочитал и махнул мне рукой. Я тронул машину с
места. Машина Лесажа двинулась за мной. Сам Лесаж пересел в нашу машину и устроился
на заднем сидении.
– Познакомьтесь, – сказал я. – Это мой друг Карл, а это тот парень, с которым мы
воевали против бошей. Он был связан с маки, а мы действовали отдельной группой. В
течение месяца мы тогда вдвоем скитались по горам Верхней Лотарингии.
– Сейчас мы вспомним наши походы, – сказал Лесаж. – Помнишь тот поезд?
Я ухмыльнулся: еще бы мне его не помнить.
Машина ехала по аллее, усаженной елями. Наконец, впереди показался дом. Я
остановил машину, здесь нас еще раз проверили. С меня и Карла взяли по тысяче франков за
разовый билет и пропустили в здание.
Мы стояли на маленькой площадке, от которой во все стороны расходились коридоры и
лестницы. Вместе с двигающейся толпой мы попали наверх. Карл куда-то пропал. Я старался
не потерять Анри из виду. Наконец, мы остались одни в полупустом зале. Здесь стояли
столики, и я хотел сесть за один из них, но Лесаж указал на кабины в конце зала.
– Здесь мало народу, – сказал он. – Основное развлечение – кабаре, рулетка, танцы –
наверху, но все же в отдельном кабинете нам будет спокойнее.
Лесаж был от души рад, что видит меня, и скрывать этого не собирался.
В то время я был знаком с ним всего два месяца. С ним мы искали базу по производству
атомного оружия в Верхней Лотарингии, но не нашли. Потом он получил задание задержать
поезд с произведениями искусства. У него было пятьдесят парней, но однажды мы попали в
засаду и все они погибли. Лесаж потерял связь с руководством. Он говорил, что его
разжалуют, но был не очень-то огорчен этим. Когда нас окружили и многих перебили, мы
надели форму убитых немецких солдат и офицеров и воспользовались их документами. Мы
выбрались из западни, но потеряли пятьдесят отлично обученных диверсантов. Мы стали
искать связь с руководством, а потом совершенно случайно напали на след этого поезда. Он
стоял на станции, находившейся у самой границы. Мы собрались вдевятером атаковать его,
но тут Лесажа схватило гестапо. Нельзя было терять ни минуты. Мы не стали заниматься
освобождением Лесажа, а рванули на станцию. Потом было два дня адской работы. Мы
сделали отвод на заброшенную ветку. Они попали в эту ловушку, а мы захватили поезд и
перебили всю охрану. Когда дело было сделано, мы вернулись в Париж, но Лесаж уже был на
свободе: бомба попала в здание тюрьмы, и он бежал.
Мы с ним долго вспоминали прошлое и опустошили при этом несколько бутылок
виски. В конце концов, мы с ним так нагрузились, что у меня все поплыло перед глазами.
Потом какая-то компания заглянула в кабинет, где мы находились, и, вытащив нас оттуда,
долго таскала по коридорам и лестницам.
Я отстал от всех в какой-то комнате и улегся на пол за спинкой низенького китайского
диванчика. Все вокруг было как в дыму, а голова шла кругом.
Отлежавшись и приняв несколько таблеток от головной боли, я собрался уже встать и
направиться по своим делам, как вдруг поблизости послышались шаги. Я подумал, что это
опять какая-нибудь пьяная компания шляется по клубу, ища новых партнеров и острых
ощущений. Чтобы избежать встречи с ними, я забился на прежнее место, расположившись
так, чтобы одним глазом видеть входную дверь.
Одновременно я как следует оглядел помещение, в котором находился. Это была
довольно длинная проходная комната. В ней царил полумрак, в котором смутно различались
растения в кадках, украшавшие комнату, и несколько низеньких диванчиков, подобных тому,
за которым я прятался. Где-то наверху играла музыка, доносились голоса, другие звуки… И в
этот звуковой фон сейчас вкрадывались чьи-то шаги.
Шаги!
Это были не шаги праздношатающихся подвыпивших людей. Они были размеренными
и неторопливыми, такими, какие бывают у занятого человека, выполняющего какую-то
