120 / 200
Стивен Кинг: «Извлечение троих»
120
сить будешь, но ни фига не получишь. А потом он и Воистину Гнусный Мужик рассмеялись, и
Воистину Гнусный Мужик достал здоровенный кусок говядины, насадил его на вертел и при-
нялся обжаривать его над костром – на морском берегу, в незнакомом месте, куда они ее прита-
щили.
Запах медленно прожаривающегося мяса был действительно сооблазнительным, но она и
виду не подала. Даже когда этот, что помоложе, помахал ломтем мяса у нее перед лицом, изде-
ваясь: Укуси, черномазая сука, попробуй-ка откуси, – она сидела, как каменная статуя, сдержи-
вая себя.
Позже она уснула, и вот сейчас, проснувшись, она обнаружила, что веревки, которыми ее
привязали к коляске, куда-то делись. Да она и не сидела в кресле: она лежала на берегу, на одном
одеяле, укрытая другим, гораздо выше верхней линии прилива, где бродили омарообразные чу-
дища, задавая свои печальные вопросы и хватая неосторожных чаек.
Она посмотрела налево и не увидела ничего.
Посмотрела направо и увидела двух спящих мужчин, укутанных в одеяла. Тот, что моложе,
был ближе, а Воистину Гнусный Мужик снял свои ружейные ремни и положил их рядом с со-
бой.
На ремнях – кобуры, в кобурах – револьверы.
Ты, урод, совершил очень большую ошибку, – сказала себе Детта и перекатилась на пра-
вый бок. Вой ветра, плеск волн, вопрошающее щелканье чудищ заглушали поскрипывание песка
под ее телом. Она медленно ползла вперед (ползла, как эти омарообразные гады), и глаза у нее
горели.
Она дотянулась до ремней и вытащила один револьвер.
Он оказался очень тяжелым, гладкая его рукоять у нее в руке казалась каким-то от нее не-
зависимым смертоносным существом. Но вес револьвера ее не пугал. У нее сильные руки. У
Детты Уокер.
Она проползла чуть подальше.
Малдший из мужчин нахрапывал, как бревно, но Воистину Гнусный Мужик зашевелился
во сне, и она замерла на месте, лицо ее искривилось в гримасе, которая исчезла только тогда, ко-
гда тот успокоился снова.
Сукий сын, падла. Давай, Детта. Давай.
Она нащупала защелку патронника, попыталась протолкнуть ее вперед, но не смогла. По-
пробовала потянуть на себя. Патронник открылся.
Заряжен! Заряжен, твою-Богу-душу-мать! Сначала я сделаю этого юнца-хренососа, а потом
и Воистину Гадкий Мужик проснется, я ему улыбнусь сладко-сладко – улыбнись, золотце, а то я
тебя не вижу – и всажу пулю ему прямо в морду.
Она захлопнула патронник, взвела было курок… но решила чуть-чуть еще выждать.
Когда налетел очередной порыв ветра, она довела взвод до конца.
Детта целилась Эдди в висок.
3
Стрелок наблюдал за всем этим, полуоткрыв один глаз. У него опять начинался жар, но не
такой еще сильный, чтобы он с чистым сердцем посчитал происходящее за лихорадочный бред.
Так что он выжидал, его полуоткрытый глаз был как палец на спусковом крючке его тела, кото-
рое было его револьвером всегда6 когда под рукой не было револьвера.
Она нажала на курок.
Щелк.
Конечно же – щелк.
Когда они с Эдди, болтая друг с другом, вернулись с полными бурдюками, Одетта Холмс
уже крепко спала в своей инвалидной коляске, склонившись набок. Они постарались устроить ей
на песке ложе получше и осторожно перенесли ее с коляски на расстеленные одеяла. Эдди был
на сто процентов уверен, что она не проснется, но Роланд-то знал, чего можно ждать.
Он добыл омара, Эдди развел костер. Они поужинали, отложив порцию для Одетты на
утро.
Потом они поговорили, и Эдди сказал одну вещь, которая поразила Роланда, как разряд