Эрих Ремарк: «Возвращение»
15
– Брайер – свой парень, – коротко говорит он.
Брайер пришел в нашу часть добровольцем и уже на фронте был произведен в офицеры.
Он на «ты» не только с нами – с Троске, Хомайером, Брегером и со мной (это естественно – мы
однокашники), но и со старшими солдатами, когда поблизости нет никого из офицеров. И это
ставится ему в большую заслугу.
– Ну, а Хеель? – упорствует Вайль.
Это нам понятнее. Хеель частенько придирался к Вайлю, и неудивительно, что Вайлю хо-
чется теперь насладиться своим торжеством. Нам-то на это наплевать. Хеель бывал, правда, ре-
зок, но он всегда рвался в бой, точно Блюхер, и держался молодцом. Солдат такие вещи ценит.
– А ты сходи, поговори с ним, – говорит Бетке.
– Да не забудь захватить с собой бинтов и ваты! – кричит вдогонку Тьяден.
Но дело оборачивается иначе. Хеель как раз выходит из конторы, когда Вайль собирается
туда войти. В руках у Хееля несколько печатных листков. Он указывает на них Максу.
– Все верно, – произносит он.
Вайль заговорил. Когда он упомянул о погонах, Хеель вскинулся. Мы уверены, что скандал
вот-вот разразится, но ротный, к нашему удивлению, говорит:
– Вы правы.
Он подходит к Людвигу и кладет ему руку на плечо:
– Вам, Брайер, пожалуй, не понять этого. Солдатская шинель – теперь это все. Остальное
было, да сплыло.
Никто из нас не проронил ни слова. Это не тот Хеель, которого мы знаем, который ночью
выходил на дозор с одной только тростью и считался у нас заговоренным от пуль. Человек,
стоящий перед нами, говорит с трудом и едва держится на ногах.
Поздно вечером, когда я уже сплю, меня будит шепот.
– Ты спятил, – слышу я голос Козоле.
– Уверяю тебя, – возражает Вилли. – Пойди сам посмотри.
Они как сумасшедшие вскакивают и выходят во двор. Я – за ними. В конторе свет. Видно
все, что там делается. Хеель сидит у стола. Перед ним
– его китель. Погонов нет. Хеель в солдатской куртке. Он обхватил голову руками и – нет,
это совершенно невероятно… Я делаю шаг вперед, чтобы убедиться – Хеель, Хеель плачет!
– Вот так штука! – шепчет Тьяден.
– Прочь! – говорит Бетке и дает Тьядену пинка. Смущенные, мы на цыпочках возвращаем-
ся назад.
На следующее утро узнаем, что какой-то майор в соседнем полку, услышав о бегстве кай-
зера, застрелился.
Хеель появляется. У него серое, измученное бессонницей лицо. Тихо отдает он необходи-
мые приказания и уходит. У всех кошки скребут на душе. У нас отняли последнее, чем мы дер-
жались. Мы потеряли почву под ногами.
– Чувствуешь себя так, точно тебя и в самом деле предали, – угрюмо говорит Козоле.
Сегодня мы не те, что вчера. Мрачные, строимся мы в колонны и вновь пускаемся в путь.
Одинокий отряд, брошенная армия. Шанцевые инструменты монотонно позвякивают при каж-
дом шаге: все напрасно… все-напрасно…
Только Леддерхозе весел, как дрозд. Он продает консервы и сахар из своих американских
запасов.
К вечеру следующего дня мы добираемся до германской границы. Только теперь, когда во-
круг не слышно французской речи, мы начинаем верить, что мир в самом деле наступил. В глу-
бине души мы все время боялись внезапного приказа повернуть назад и снова идти в окопы: к
хорошему солдаты всегда относятся с недоверием, и правильней с самого начала рассчитывать
на худшее. Но вот мало-помалу нас охватывает тихий трепет.
Мы входим в большую деревню. Через улицу перекинуто несколько увядших гирлянд. Ви-
димо, здесь проходило столько войск, что для остатков армии уже не было охоты стараться. Нам
приходится поэтому довольствоваться двумя-тремя поникшими от дождей плакатами с выцвет-
шей надписью: «Добро пожаловать!», украшенной растрепанным венком из бумажных дубовых
листьев. Народ так привык к виду проходящих войск, что едва глядит нам вслед. А для нас все
ново, мы изголодались по доброму слову, по приветливому взгляду, хотя и утверждаем, что нам
