17 / 200
Стивен Кинг: «Извлечение троих»
17
времени. Как белая лакуна на месте колонки в газете.
Что это?
– подумал Эдди беспомощно.
– Что еще за дерьмо?
А потом его снова стошнило. Может быть, даже и к лечшему. Что бы там ни говорили, у
рвоты есть хотя бы одно, но действительно стоящее, преимущество: пока ты блюешь, ни о чем
больше ты просто не можешь думать.
3
Я прошел. Я в воздушной карете,
– подумал стрелок, и уже через секунду:
– Он меня видит
в зеркале!
Роланд подался назад. Не совсем ушел, но попятился, как, бывает, ребенок отступает в са-
мый дальней конец длинной комнаты. Он находился внутри небесного экипажа и внутри какого-
то человека. Внутри Узника. В это первое мгновение, когда он подступил почти к самому переду
(он не знал, как это правильно описать), он был даже более чем внутри: он почти стал этим муж-
чиной. Он чувствовал недомогание этого человека, его болезнь и знал, что его сейчас вырвет. А
еще Роланд понял, что он может не только чувствовать это тело, но и, при необходимости, им
управлять. Он будет мучится всеми его болячками, и обезьяноподобный демон, который его до-
нимает, будет терзать и Роланда тоже, но если ему будет нужно, он
может
им управлять.
А может и остаться незамеченным.
Когда у Узника прошел приступ рвоты, стрелок рванулся вперед, на этот раз уже – до са-
мого переда. Он почти ничего не понимал в этой странной ситуации, а действуя в ситуации, в
которую не совсем врубаешься, можно нагородить таких дел, что потом сам рад не будешь, но
Роланду было необходимо узнать две вещи. И эта отчаянная необходимость перевешивала лю-
бые последствия, пусть даже самые что ни на есть ужасные.
Дверь, через которую он прошел в этот мир, на месте она или нет?
А если – да, то где тогда его тело? Осталось у двери на берегу, брошенное, может быть,
умрающее, если уже не мертвое? Когда душа и сознание покидают тело, продолжает ли сердце
биться бездумно, дышат ли легкие, раздражаются ли нервы? А если тело его еще держится, то до
ночи ему не дожить уже точно. Ночью на берег выползут омары: горестно повопрошать и как
следует пообедать.
Он повернул голову, которая на мгновение стала
его
головой, быстро оглянувшись назад.
Дверь стояла на месте, у него за спиной. Стояла открытая в его мир, петли ее держались
теперь за стальной косяк этой странной уборной. И – да – у двери лежал Роланд, последний
стрелок. Лежал на боку, держась перевязанной правой рукой за живот.
– Я дышу,
– сказал себе Роланд.
– Мне бы надо вернуться и как-то сдвинуться. Но сначала
я сделаю дело. Сначала…
Он отпустил сознание Узника и отступил, выжидая, стараясь понять, заметил ли Узник его
присутствие.
4
Рвота уже прекратилась, но Эдди еще постоял над раковиной, крепко зажмурив глаза.
Кажется, я на секундочку отрубился. Даже не знаю, что это было. Я что, оглядывался?
Он открыл холодную воду и, не открывая глаз, побрызгал себе на лоб и на щеки.
А потом, понимая, что дальше откладывть невозможно, осторожно открыл глаза и посмот-
релся в зеркало.
Из зеркала на него глядели его собственные глаза.
Никаких чужих голосов в голове.
Никакого странного чувства, что за ним наблюдают.
"Ты на мгновение отрубился, Эдди,
– пояснил ему великий мудрец и выдающийся нарко-
ман. –
Обычное дело, когда ты немножечко прибалдел от остывшей индейки".
Эдди взглянул на часы. Полтора часа до Нью-Йорка. Самолет сядет в 4:05 по восточному
поясному времени, и времечко будет горячее. Проба сил.
Он вернулся на место. Джин уже ждал его на откидном столике. Он отпил пару глотков, и к
нему подошла стюардесса спросить, может, ему еще что-нибудь нужно. Но едва он открыл рот,