форму, и грядущую битву, и, быть может, даже смерть.
— Не создавайте лишних хлопот, — бушевал ДалайЛама, — ведь здесь нет другого
санатория, куда же вы денетесь?..
Он стоял перед ней, этот большой и добрый бог санатория, становясь все нетерпеливей: он
предложил ей уехать, а эта упрямая кошка поймала его на слове и ждет, чтобы он взял его
обратно.
— Наши правила — а их совсем немного — установлены в ваших же интересах, —
горячился он. — До чего бы мы докатились, если бы в санатории царила анархия?! А как же
иначе? Ведь здесь не тюрьма, или вы другого мнения?
Лилиан улыбнулась.
— Я согласна с вами, — сказала она. — Теперь я уже не ваша пациентка. Вы можете опять
говорить со мной как с человеком. А не как с ребенком или с арестантом.
Чемоданы были упакованы. Уже сегодня вечером, — думала Лилиан, — горы будут далеко
позади. Впервые за много лет ее охватило чувство безмерного, смутного ожидания — она ждала
не чего-то несбыточного, не чуда, которого надо дожидаться годами, она ждала того, что
произойдет с ней в ближайшие несколько часов, Прошлое и будущее пришли в неустойчивое
равновесие; Лилиан чувствовала не одиночество, а отрешенность от всего. Она ничего не брала с
собой и не знала, куда едет.
Она боялась, что Волков придет опять, и в то же время желала увидеть его еще раз. Вдруг за
дверью послышались царапанье и тихий лай. Лилиан открыла. В комнату вбежала овчарка
Волкова. Собака любила ее и часто приходила без хозяина, но сейчас Лилиан решила, что Борис
с умыслом послал к ней собаку. Однако Волков не появлялся.
Закрыв дверь, она кралась по белому коридору, как вор, пытающийся скрыться. Она
надеялась незаметно прошмыгнуть через холл, но старшая сестра поджидала ее у лифта.
— Профессор велел еще раз передать вам, что вы можете остаться.
— Спасибо, — сказала Лилиан и пошла дальше.
— Будьте благоразумны, мисс Дюнкерк. Вы не знаете, в каком вы состоянии. Сейчас вам
нельзя менять климат. Летом — может быть…
Лилиан продолжала идти.
Несколько человек, сидевших за столиками для игры в бридж, подняли головы; больше в
холле никого не оказалось — в санатории был мертвый час.
Борис не пришел. Хольман стоял у выхода.
— Если уж вы непременно решили ехать, то поезжайте хотя бы по железной дороге, —
сказала старшая сестра.
Лилиан молча показала ей на шубу и шерстяные платки. Крокодилица сделала
презрительный жест.
— Не спасет! Вы что же, стараетесь нарочно погубить себя?
— А кто этого не делает? Мы поедем медленно. Да и ехать не так уж далеко.
Ей оставалось сделать еще шаг.
— Вас предостерегли, — произнес ровный голос рядом с ней.
— Мы не виноваты, и мы умываем руки.
И хотя Лилиан было не до смеха, она все же не могла не улыбнуться. Последняя
штампованная фраза Крокодилицы спасла положение.
— Зачем вам мыть руки, они у вас и так стерильные. Прощайте! Благодарю вас за все.
Она вышла. Снег так сильно искрился, что слепил глаза.
— До свиданья, Хольман!
