— Хорошо. Подожди здесь. Я принесу наши вещи.
Вещей было немного; но они припасли в дорогу хлеба на несколько дней и две банки
сгущенного молока.
— Мы правда уйдем? — спросила она.
Он прочел на ее лице напряженное ожидание.
— Да, Рут.
Они попрощались с Бергером и пошли к одному из проходов, врезанных в проволочное
ограждение. Они уже не раз уходили за пределы лагеря, хоть и ненадолго, — но каждый раз,
оставив позади колючую проволоку, они испытывали то же самое волнение. Им никак было не
избавиться от ощущения, будто по проволоке все еще бежит невидимый, смертоносный ток, а на
вышках по-прежнему стерегут свои жертвы хорошо пристрелянные к этой дорожке пулеметы. У
них и в этот раз на секунду замерла в жилах кровь, когда они переступили границу лагеря. Но в
следующее мгновение их уже принял огромный мир, которому не было конца и края.
Они медленно шли рука об руку. Стоял мягкий пасмурный день. Долгие годы им
приходилось ползать, красться или бежать наперегонки со смертью. Теперь они шли, ни о чем
не заботясь, спокойно, с поднятой головой, — и никакой катастрофы не происходило. Никто не
стрелял им вслед. Никто не кричал. Никто не обрушивал на их головы дубинки.
— Это непостижимо, — произнес Бухер. — Уже в который раз, а все никак не привыкнуть.
— Да. Все еще как-то… страшновато.
— Не смотри назад. Ты хочешь оглянуться?
— Да. Шея сама так и поворачивается. Как будто кто-то сидит в голове и разворачивает ее
назад.
— Давай попробуем забыть, не думать об этом. Сколько сможем.
— Давай.
Они прошли еще немного, пересекли какую-то дорожку, и перед ними раскинулся зеленый
луг, слегка припорошенный желтизной примул. Они часто видели их сверху, из лагеря. Бухер на
секунду вспомнил жалкие, полузасохшие примулы Нойбауера, посаженные рядом с 22-м блоком.
Он стряхнул с себя это воспоминание.
— Пойдем напрямик, через луг, — сказал он.
— Ты думаешь, можно?..
— Я думаю, нам теперь много чего можно. Тем более что мы ведь решили ничего не
бояться.
Под ногами шелестела трава. Они чувствовали ее даже сквозь башмаки. И это ощущение
тоже было непривычным. Привычной для их ног была лишь жесткая земля плаца.
— Давай пойдем налево, — предложил Бухер.
Они пошли налево. Проходя мимо куста орешника и почувствовав его прикосновение, они
остановились, обошли вокруг него, раздвинули ветви, пощупали его листья и почки. И это тоже
казалось им чудом.
— Теперь пошли направо, — сказал Бухер.
Они пошли направо. Они сейчас были похожи на детей, но их это мало заботило. Каждое
движение, каждый шаг приносили им огромное удовлетворение. Они могли делать все, что им
хотелось. Никто им больше ничего не приказывал. Никто не кричал и не стрелял. Они были
свободны.
— Как во сне… — произнес Бухер. — Страшно только, что вдруг проснешься и окажешься в
бараке, среди грязи и вони.
— Здесь совсем другой воздух! — Рут глубоко дышала. — Это живой воздух, понимаешь?
Живой, а не мертвый…
