— Это моя партийная форма.
Капрал еще раз скрылся в сарае и принес китель. Ощупав его, он протянул его Нойбауеру.
Тот надел китель, застегнул его, расправил плечи и представился:
— Оберштурмбаннфюрер Нойбауер. К вашим услугам.
— Хорошо, хорошо. Вперед!
Они пошли через сад. Нойбауер заметил, что неправильно застегнул китель. Он расстегнул
его на ходу и застегнул как следует. Все пошло наперекос в последний момент. Вебер,
предатель, спалил барак, хотел подложить ему свинью. Он действовал самовольно, это легко
будет доказать. Нойбауера вечером не было в лагере. Он обо всем узнал по телефону. И все же —
чертовски неприятная история. Именно сейчас! А тут еще этот Альфред, второй предатель.
Просто взял и не явился. И он остался без машины, на которой собирался бежать. Части уже
отступили; в лес бежать было бы глупо, — и тогда он решил спрятаться в саду. Думал, что здесь
им никогда не придет в голову искать его. Хорошо, что он успел сбрить гитлеровские усики. Но
каков мерзавец, этот Альфред!
— Садитесь сюда. — Капрал указал ему на сиденье.
Нойбауер вскарабкался на машину. «Это, наверное, и есть то, что они называют
джипом», — подумал он. Эти американцы вели себя вполне сносно. Даже корректно. Один из
них, наверное, американский немец. Есть же, говорят, за границей какое-то немецкое братство
— союз или что-то в этом роде.
— Вы хорошо говорите по-немецки, — начал он осторожно.
— Еще бы, — холодно ответил капрал. — Я из Франкфурта.
— О-о!.. — произнес Нойбауер.
День сегодня, похоже, и в самом деле пресквернейший. И кроликов кто-то украл. Когда он
пришел в крольчатник, дверцы клеток были открыты. Дурное предзнаменование. Сейчас они
уже, наверное, шипят на вертеле у какого-нибудь варвара.
Ворота лагеря были широко раскрыты. Над бараками развевались сшитые наспех флаги.
Огромный громкоговоритель передавал какие-то объявления. Вернулся один из грузовиков,
посланных за продуктами. В кузове у него стояли бидоны с молоком.
Джип, в котором привезли Нойбауера, остановился перед комендатурой. У входа
американский полковник отдавал распоряжения своим офицерам. Нойбауер вылез из машины,
одернул китель и шагнул вперед.
— Оберштурмбаннфюрер Нойбауер. К вашим услугам. — Он не вскинул руку, как при
гитлеровском приветствии, а просто козырнул по-военному.
Полковник взглянул на капрала. Тот перевел.
— Is this the son of a bitch? — спросил полковник.
— Yes, Sir.
— Put him to work over there. Shoot him, if he makes a false move
[18]
.
Нойбауер напряженно вслушивался, пытаясь понять, о чем идет речь.
— Вперед! — скомандовал капрал. — Работать. Убирать трупы.
Нойбауер все еще не терял надежды.
— Я офицер, — пролепетал он. — В чине полковника.
— Тем хуже для вас.
— У меня есть свидетели! Я обращался с людьми гуманно! Спросите их!
— Я думаю, нам понадобится с полдюжины крепких парней, чтобы ваши люди не
разорвали вас на куски, — ответил капрал. — Хотя я был бы только рад… Вперед! Живо!
Нойбауер метнул взгляд на полковника. Но тот уже забыл о нем. Он повернулся и покорно
пошел вперед. Двое солдат шли по бокам, третий — сзади.
