жиденькая голубая полоска. Вскарабкавшись на стену, она вдруг брызнула веером в обе стороны,
и стена словно покрылась дрожащей голубой занавеской. В первое мгновение это зрелище
казалось вполне безобидным — это было похоже на холодный электрический разряд, легкий,
воздушный, который вот-вот погаснет. Но потом послышалось потрескивание, и на голубой
трепещущей занавеске заплясали желтые, искристые зерна огня в форме пузатых сердечек.
Дверь барака приоткрылась.
— В расход всех, кто вылезет! — скомандовал Вебер.
Вскинув пулемет, зажатый под мышкой, он дал короткую очередь. Темная фигура в дверях
повалилась назад. «Бухер… — мелькнуло у 509-го в голове. — Или Агасфер. Они спали у самого
входа». Какой-то эсэсовец выскочил вперед, отшвырнул в стороны несколько мертвых скелетов,
лежавших перед входом, захлопнул дверь и отпрыгнул назад.
— Вот теперь можно начинать! Охота на зайцев!
Огонь уже вздымался мощными столбами. Сквозь рев эсэсовцев слышны были крики
заключенных. Открылась дверь соседней секции. Из нее посыпались люди. Рты их напоминали
огромные черные дыры. Затрещали выстрелы. Никто не ушел дальше порога. Они лежали перед
входом, конвульсивно подрагивая, словно куча полураздавленных пауков.
До этого 509-й лежал неподвижно, словно окаменев. Теперь же он осторожно выпрямился.
На фоне пламени он отчетливо увидел силуэты эсэсовцев. Он увидел Вебера, который стоял,
широко расставив ноги. «Спокойно… — сказал он себе самому, дрожа всем телом, всем своим
существом. — Спокойно! Все по порядку». Он достал из-под рубахи револьвер. На несколько
секунд до него донеслись сквозь пьяный рев эсэсовцев и гудение огня крики заключенных. Это
были отчаянные, нечеловеческие крики. Не раздумывая, он прицелился Веберу в спину и нажал
на спусковой крючок.
Он не слышал выстрела среди других выстрелов и не видел, чтобы Вебер падал. И вдруг ему
пришло в голову, что он не почувствовал отдачи при нажатии на спуск. Ему словно ударили
молотком в самое сердце. Пистолет дал осечку.
Он не замечал, что прокусил себе губу. Сознание бессилия обрушилось на него, словно
ночь. Он все кусал и кусал свои губы, чтобы не провалиться в черный туман. Отсырел, наверное.
Все, теперь это — кусок железа. Слезы, привкус соли на губах, ярость, последнее прикосновение
руки к гладкому металлу, без всякой надежды, — и вдруг спасительное чудо! Дрожащие пальцы
наткнулись на крохотный рычажок, поддавшийся их нажиму: пистолет не был снят с
предохранителя.
Ему повезло. Никто из эсэсовцев не оборачивался. Они не ожидали никакой опасности с
этой стороны. Они стояли и что-то кричали, держа под обстрелом двери барака. 509-й поднес
револьвер к глазам и убедился, используя пляшущие отблески огня на черном металле, что
теперь он снят с предохранителя. Руки его все еще тряслись. Он прислонился грудью к куче
трупов, уперся в нее локтями, чтобы удобнее было стрелять. Потом прицелился обеими руками.
Вебер стоял примерно в десяти шагах от него. 509-й несколько раз вдохнул, после этого
задержал дыхание, напряг руки, чтобы хоть на несколько секунд унять дрожь, и медленно согнул
указательный палец правой руки.
Выстрела не было слышно. Но на этот раз он почувствовал сильную отдачу. Он выстрелил
еще раз. Вебер дернулся вперед, изумленно полуобернувшись, и упал на колени. 509-й
продолжал стрелять. Он целился во второго эсэсовца с ручным пулеметом. У него уже давно
кончились патроны, а он все еще продолжал нажимать на курок. Эсэсовец с пулеметом так и не
упал. 509-й постоял с минуту, расслабив руку, сжимавшую пистолет. Он ожидал, что его тут же
расстреляют. Но из-за шума и пальбы никто ничего не заметил. Он опустился на землю рядом с
кучей трупов.
