столько потаенной силы, то по серьезному поводу, наверное, следует ожидать поистине взрыва.
Однако тут вдруг обнаружилась граница, которую преступали лишь очень немногие — вероятно,
потому, что после у них не оставалось никаких резервов. Лица опять стали безучастны, интерес
угас — стадо на привычных дорогах… но где же и как подступиться, чтобы вытолкнуть их на
другие пути?
Гэм начала расспрашивать Фреда о его жизни. Мало-помалу он разговорился и поведал
заурядную историю, проникнутую той милой незначительностью, которая более всего
свидетельствует о весьма посредственных дарованиях. Особенно подробно он изложил
семейные обстоятельства и долго распространялся о своей сестре и ее женихе, снова и снова
подчеркивая, что та «хорошо обеспечена».
Гэм и раньше замечала в людях эту сильную инстинктивную связь с семьей,
заключавшуюся не в пространственной близости, а скорее в духовной ориентации друг на друга
— в родственной любви или неприязни. Даже когда люди жили раздельно, в этом чувствовалась
демонстративность ненависти или безразличия, что более всего свидетельствует о крепчайших
узах. У Фреда она нашла этому объяснение. Такие люди не умели быть одни; чуждые
потребности в духовном одиночестве, они боялись его, цепляясь за хоть какую-нибудь
одностороннюю любовь или ненависть, которую в непостижимой приверженности к
схематизму очень скоро превращали в привычку.
Они пообедали в трактирчике на берегу озера. Над водой разливалась тишина ранней осени.
Чистый августовский воздух, который словно бы дышит золотом и дарит лесам меланхолические
синие тени, прозрачным куполом опрокинулся над миром. Казалось, все имело свое
предназначение, все было четко и ясно.
Неряшливо копались в листьях куры, старая стена, сложенная из дикого камня, светилась
мягкой охряной желтизной, над нею нависал дикий виноград с красными усиками, островерхая
кровля крестьянского дома резко прочерчивала небесную бесконечность, из открытых кухонных
окон доносилось приглушенное звяканье мытой посуды, старик в выцветшей блузе и полотняных
штанах работал в саду — ничто не нарушало задумчивой веселости здешней буколической
атмосферы. Лодки скользили по озеру, вдали белели треугольники парусов.
Фред обронил что-то по поводу яхт, потом умолк и обстоятельно раскурил сигару, которая
до странности не вязалась с его узким лицом. Сигара тоже была подарком, который он приберег
себе на выходной день. Порой он мечтательно рассматривал ее, прежде чем снова сунуть в рот.
Гэм заметила это и погладила его по руке.
От легкого деревенского вина он открылся. Поначалу запинаясь, стал рассказывать о своей
конторе. Подробно и по порядку, чтобы Гэм все как следует поняла, даже начертил тростью
план здания и своей комнаты, которая располагалась неподалеку от кабинета директора
Кестера.
Ему понадобилось около получаса, чтобы со всех сторон осветить характер своей
деятельности. Особо он подчеркнул, что человек в его положении непременно должен быть
надежным, и бойко расписал последствия ошибок в ведении бухгалтерии. Для наглядности он
привел в пример некоего бухгалтера Пежо, из-за халатности которого крупной клиентской
фирме направили ненужные платежные требования, приведшие к разрыву отношений. В
результате Пежо, разумеется, уволили.
Гэм спросила, доволен ли он своей работой. Фред смешался, потом сказал, что в конце
концов это его кусок хлеба и в общем он, пожалуй, доволен. Потом он начал рассказывать о
коллегах. Один из них, некто Бертен, вызывал у него особое восхищение. С шефом этот Бертен
держался иной раз с такой дерзостью, на какую никто другой нипочем не отважился бы. Даже
если был совершенно прав… И Фред рассказал длинную историю о том, как сам мужественно
