беззвучно подкрадывалась жуть. Подступала со всех сторон — дом точно съежился под
натиском неведомой угрозы. Всякий шорох умножался и тотчас резко стихал, будто прибитый к
земле мягкой кувалдой. До чего же тих бывает порою мир.
Гэм снедало беспокойство, которое намного превосходило ожидание близкой бури. Она
предчувствовала что-то еще. Но что? Откуда это ощущение мотыльковой куколки — что ей
предстоит? Прорвется кокон? Она вылетит на волю? Какая усталость. Сопротивляться нет сил.
Грядет буря, которая умчит ее с собой. Ну и пусть, пусть скорее приходит.
Все трепещет на острие клинка. Какой странный подсвечник. Какая странная бронзовая
фигурка. Безмолвной мощью веет отовсюду. Загадочная аура мерцает все ярче. Ее неудержимо
влечет куда-то — куда же?
Внезапно чернота за окнами треснула. Вспышки молний пробежали по небу. Огненный
ветвистый узор на мгновение проступил за стеклами. И сразу же все опять затопила ночь. Лишь
на доли секунды парк и комнаты осветились. Раскатисто грянул гром — и с шумом хлынул
ливень.
И вот тут-то по всему дворцу разнесся звон. Пронзительный, будто не желающий умолкать.
Этот звон висел в комнате, режущий уши… избавительный… Коридоры гудели, в доме что-то
назревало, сжималось, как пружина, — и рванулось вперед: дверь распахнулась, на пороге стоял
вымокший до нитки Лавалетт, на полу образовалась лужа. Лавалетт напустился на подоспевшего
слугу, велел приготовить ванну и сухую одежду, поклонился Гэм.
— Простите, я поневоле весь дом взбудоражил… через час я все вам объясню.
Гэм не встала из кресла. За стенами бушевала непогода, словно вознамерилась уничтожить
все и вся. Снопы молний призрачно метались среди деревьев, буря неистовствовала, тяжелые
шквалы дождя выплескивались в обезумевший мир. Так она сидела, пока не возвратился
Лавалетт. Он быстро прошел к окну и глянул наружу. Порывисто взмахнул рукой, точно
показывая куда-то в бурю, молча вцепился пальцами в спинку стула. Потом обернулся к ней.
— При таких катаклизмах объяснения излишни. Думаю, достаточно будет сказать, что я
дружен с д'Аржантейль и знаю это имение. Неотложные обязательства вынуждают меня искать
автомобиль: в часе езды отсюда я в потемках, без света врезался в кучу камней и угробил
коленчатый вал… А ваша машина, кажется, готова к отъезду?
Гэм кивнула.
— Придется ею воспользоваться.
На миг небо полыхнуло красным огнем. Лавалетт наклонился вперед.
— Я видел вас раньше…
Гэм опять кивнула. Говорить она не могла. Все тело будто налилось свинцом. Руки тяжело
лежали на широких подлокотниках.
— В Швейцарии. И еще один раз в Коломбо. Нет смысла проводить параллели или делать
какие-то выводы. Но это облегчит вам решение. В Марселе вы взойдете на борт «Анны Лейн».
Отплытие через двенадцать дней. Я буду ждать вас в Сингапуре.
Гэм не ответила. Лавалетт позвонил слуге и приказал подать автомобиль к подъезду. Потом
снова кивнул на непогоду за окном.
— В сравнении с этим все прочее банально. Стихия не спрашивает и не отвечает… она
просто существует… У вас есть время подумать… В Сингапуре вы сойдете на берег.
Слуги подогнали автомобиль к подъезду. Лавалетт склонился к руке Гэм. Рука была
безвольная, вялая. Дверь за ним закрылась. Шаги стихли. И тут Гэм, как в прострации, странно
тихим шепотом обронила в пустоту комнаты: «Да». Нахмурила брови, глаза потемнели, —
сказала «да», откинула голову назад.
Мотор коротко взвыл и ровно заурчал. Скрежетнули контроллеры, невнятный возглас… И
