90 / 260
момент за ним кто-то может наблюдать или что неподалеку имеются американские войска.
В таких случаях я не стрелял.
Я не мог — ведь надо и о своей заднице побеспокоиться. Любой неоправданный выстрел
может закончиться предъявлением обвинения в убийстве.
Частенько я сидел и думал: «Я уверен, что этот подонок воюет против нас; я видел, как
он делал то-то и то-то. Но если я застрелю его сейчас, я не смогу ничего доказать: сегодня
он ведет себя примерно. И меня поджарят». Как я упомянул, у нас велась строгая
документация. Для подтверждения каждой ликвидации необходимо было написать рапорт,
привести доказательства и свидетельства.
Поэтому я и не стрелял.
Подобных случаев было не так уж много, особенно в Фаллудже, но я постоянно помнил о
том, что каждый мой выстрел будут разбирать военные следователи.
Я считаю так: если я уверен, что человек в прицеле делает что-то плохое, то это значит,
что он делает что-то плохое. Этого достаточно. Не должно быть никаких следствий.
Но по любым стандартам у меня было хоть отбавляй целей. В среднем я убивал двух или
трех повстанцев в день, иногда меньше, иногда намного больше, и конца-краю этому не
было.
Приземистая водонапорная башня возвышалась над домами в нескольких кварталах от
той крыши, где мы оборудовали огневую точку. Она выглядела как широкий желтый
помидор.
Мы уже продвинулись вперед на несколько кварталов мимо этой башни, когда один из
морских пехотинцев решил забраться наверх и снять оттуда иракский флаг. Как только он
поднялся, мятежники, до того прятавшиеся внизу, открыли по нему огонь. Через несколько
секунд он был ранен и оказался в ловушке.
Мы быстро вернулись назад, двигаясь по улицам и крышам, пока не обнаружили тех, кто
обстрелял морпеха. Когда территория была зачищена, мы отправили одного из наших
парней снять флаг. После этого раненого морского пехотинца отправили в госпиталь.
Стрекач задает стрекача
Вскоре после этого у меня случилась стычка на улице с группой мятежников. Со мной
был парень, которого я буду называть «Стрекач». Мы укрылись в нише стены, пережидая,
пока стихнет огонь.
«Надо сматывать, — сказал я Стрекачу. — Давай первым, я тебя прикрою».
«Хорошо».
Я залег и открыл огонь, заставляя иракцев укрыться. Я подождал несколько секунд, давая
Стрекачу возможность занять позицию, с которой он смог бы меня прикрыть. Когда я
решил, что прошло довольно времени, я выпрыгнул и побежал.
Вокруг летели пули, но ни одной со стороны Стрекача. Все они были выпущены
иракцами, явно вознамерившимися написать свинцом свои имена на моей спине.
Я бросился к стене и пополз к воротам. В какой-то момент я даже растерялся: где же
Стрекач?
Он должен быть рядом, ожидая меня в укрытии, чтобы вместе перебежками продолжить
отход. Но его нигде не было видно. Неужели я проскочил мимо него?
Нет. Ублюдок был занят тем, что зарабатывал свое прозвище.