270 / 290
Стивен Кинг: «Бесплодные земли»
Он снял капюшон, но открывшееся лицо – светлокожее, с широким разлетом бровей, до-
вольно притяное, – все-таки не было человеческим. Щеки его покрывал нездоровый румянец;
глаза Мудреца, зелено-голубые, блестели бурным весельем, слишком неистовым и исступленным
для человека в здравом уме; иссиня-черные волосы топорщились во все стороны, точно вороньи
перья. Губы его, сочно-красного цвета, слегка приоткрылись, обнажая зубы каннибала.
– Зови меня Фаннин, – сказал, улыбаясь, призрак. – Ричард Фаннин. Правда, и это тоже не
совсем точно, но для рабочего, как говорится, названия сойдет. – Он протянул руку, на ладони ко-
торой не было линий. – Что скажешь, приятель? Пожми руку, которая потрясла мир.
Жалкое существо, которое было когда-то Эндрю, Эндрю Шустрым, и которого в берлогах
седых знали потом как Тик-Така, завизжало дурниной и опять попыталось отползти подальше.
Кусок кожи, оторванный мелкокалиберной пулей, которая только чиркнула по черепу, но не про-
била его, затрепыхался, раскачиваясь туда-сюда; длинные пряди светлых, с проседью волос про-
должали щекотать его щеку. Но Шустрый уже ничего не чувствовал. Он забыл даже о боли в че -
репе и жжении в пустой глазнице, где когда-то был левый глаз. Все сознание его сконцентрирова-
лось на одной мысли: «Нужно держаться подальше от этого зверя, который кажется человеком».
Но когда незнакомец схватил его правую руку и крепко ее пожал, мысль улетучилась, точно
сон при пробуждении. Крик, рвущийся из груди, слетел с губ нежным вздохом влюбленного.
Шустрый тупо уставился на смеющегося незнакомца. Свисающий со лба лоскут кожи тихонько
покачивался туда-сюда.
– Тебе не мешает? Наверное, да. Но ничего! – Фаннин схватил лоскут кожи и резким дви-
жением его оторвал, обнажив на лбу Шусторого белый, в кровавых пятнах участок черепа. Звук
был похож на треск раздираемой плотной ткани. Шустрый пронзительно вскрикнул. – Да ладно
тебе, перестань. Боль-то всего на секунду, сейчас станет легче. – Он опустился на корточки перед
Тик-Таком и говорил теперь тоном заботливого родителя, утешающего ребенка, занозившего
пальчик. – Уже легче, правда?
– Д-д-да, – выдавил Шустрый. Ему действительно стало легче. Боль уже утихала. И когда
Фаннин опять потянулся к нему и легонько провел ладонью по левой его щеке, движение Эндрю,
который подался назад, было чисто рефлекторным. Он тут же взял себя в руки. Как только ладонь
таинственного человека – чистая, без единой линии – прикоснулась к его лицу, он почувствовал,
как к нему возвращаются силы. Шустрый поднял глаза и с немой благодарностью взглянул на
Фаннина. Губы его дрожали.
– Тебе уже лучше, Эндрю? Да? Тебе лучше?
– Да! Да!
– Если хочешь поблагодарить меня… а ты хочешь, я знаю… тогда скажи одну фразу, кото-
рую мне говорил один старый знакомый. Правда, в конце концов он меня предал, но в начале он
был мне хорошим другом, и я до сих пор вспоминаю его с теплым чувством. Скажи: «Жизнь моя
принадлежит тебе». Эндрю… ты можешь мне это сказать?
Да, он мог. И сказал. Больше того, он не смог уже остановиться и повторял снова и снова:
– Жизнь моя принадлежит тебе! Жизнь моя принадлежит тебе! Жизнь моя принадлежит
тебе! Моя жизнь…
Незнакомец опять прикоснулся к его щеке, но на этот раз голову Эндрю Шустрого пронзи-
ло, как молнией, болью. Он закричал.
– Прости, конечно, но времени у нас мало, а у тебя вдруг пластинку заело. Эндрю, давай с
тобой начистоту: как бы тебе хотелось убить этого мелкого гада, который в тебя стрелял? Не го-
воря уже о его друзьях и об этом… который его притащил сюда – он всегда как заноза в заднице,
но это так, к слову. А эта дворняжка, которая выдрала тебе глаз… Эндрю, ты бы хотел поквитать-
ся с ними? Ты хочешь, я знаю.
– Да! – выдохнул бывший Тик-Так, сжав в кулаки окровавленные ладони. – Да!
– Вот и славно, – сказал незнакомец, помогая Шустрому подняться на ноги, – потому что
они должны умереть… не надо было соваться, куда не просят. Я думал, о них позаботится Блейн,
но дело зашло уже так далеко, что я не могу полагаться теперь на кого бы то ни было… в конце
концов, кто мог подумать, что они столько продержатся?
– Я не знаю, – ответил Шустрый, чтобы хоть что-то сказать. Он, собственно, не понимал, о
чем вообще речь. Но ему было все равно. Ощущение восторженного возбуждения разливалось
270