12 / 290
Стивен Кинг: «Бесплодные земли»
Роланд в течение последних недель), но они все бежали отсюда в страхе перед исполинским
бессмертным медведем. Когда Древние обнаружили, что у них появился незваный сосед в этом
краю, куда они тоже пришли издалека, они попытались его убить, но стрелы их лишь разъярили
зверя, не причинив ему никакого ощутимого вреда. Но, самое страшное, он, в отличие от других
лесных тварей, отнюдь не пребывал в неведении относительно того, откуда исходят его боль и
муки – он был умней даже хищных котов, что обитали в песчаных холмах на западе. Этот мед-
ведь знал, откуда исходят стрелы. Он знал. И за каждую отметину в плоти под своею косматой
шкурой он лишал жизни троих-четверых, а то и с полдюжины Древних: женщин, если ему удава-
лось до них добраться, если же не удавалось, тогда – детей; их же воинами зверь откровенно пре-
небрегал, и то было предельное унижение для людей.
И вот, когда Древние поняли его истинную природу, они прекратили попытки его убить,
ибо то был не зверь, а воплощенный демон… или тень божества. Они назвали его Миа, что на их
языке означало: «мир под покровом мира». И вот теперь, ростом в семьдесят футов, могучий
зверь – после восемнадцати, если не больше, столетий безраздельного своего правления в Запад-
ный Лесах, – он умирал. Быть может, причиной тому явился крошечный, микроскопический ор-
ганизм, который проник в его тело вместе с едою или питьем; быть может, время и возраст взяли
свое; но скорее всего – причиной явилось и то, и другое. Впрочем, причина уже не важна, важен
ее результат: размножающаяся в невероятною скоростью колония паразитов, опустошающих его
легендарный мозг. После стольких веков его рассчетливый жесткий ум не выдержал, и Миа ли-
шился рассудка.
Медведь снова почуял людей, которые вторглись в его заповедный лес; он здесь царил, на
безбрежных его просторах, но если что-то случалось действительно важное на территории цар-
ства Миа, очень скоро он узнавал об этом. На этих людей он не стал нападать, он просто ушел
подальше от них. Не потому что боялся, а потому, что ему не было дела до них, как, впрочем, и
им – до него. Но тут за дело взялись паразиты, и безумие его нарастало, и он вдруг решил, что
это Древние снова явились тревожить его, что это вернулись охотники со своими капканами и ло -
вушками и поджигатели леса, вернулись, чтобы приняться за старое. И вот, лежа в последней
своей берлоге, в тридцати милях от поселения новоприбывших, слабея день ото дня, он пришел к
мысли, что Древние все-таки отыскали средство, которое свалит его: яд.
На этот раз он явился не мстить за какие-то мелкие раны, он пришел уничтожить их всех,
пока их медленный яд не прикончил его… и пока Миа до них добирался, все его мысли исчезли,
растворившись в багряной ярости, в скрежещущем шорохе у него в голове – шорохе ворочающе-
гося существа у него в мозгу, которое раньше исполняло свою работу в тишине и спокойствии, –
и в жутковато-обворожительном запахе, что вел его прямо к лесному лагерю трех пилигримов.
Исполинский медведь, настоящее имя которому было, конечно, не Миа, продирался по
лесу, точно ходячее здание – косматая башня с налитыми кровью сверкающими глазами, горячеч-
ными и безумными. Его громадная голова, увенчанная гирляндой из отломанных веток и хвой-
ных иголок, раскачивалась непрестанно из стороны в сторону. Время от времени он чихал, разра-
жаясь приглушенным взрывом звука – АП-ЧХИ! – и из ноздрей у него вылетали извивающиеся
белесые паразиты. Его лапы с загнутыми когтями в три фута длиною рвали деревья на части.
Шел он на задних лапах, и там, где ступал он по мягкой земле, оставались глубокие следы. От
него пахло свежим хвойным бальзамом и застарелым прокисшим дерьмом.
А тварь у него в голове корчилась и вопила, вопила и корчилась.
Медведь шел напрямик: по почти безупречной прямой – к лагерю тех, кто отважился воз-
вратиться в его леса. Из-за них у него в голове поселилась эта зеленая темная боль. Древние или
Новые это люди, они все равно умрут. Иной раз, проходя мимо иссохшего дерева, исполинский
медведь чуть отступал от прямого курса, чтобы сбить мертвый ствол наземь. Ему нравился этот
сухой взрывной треск от падающих стволов. Когда гниющее дерево грохалось оземь или зависа-
ло, запутавшись в кронах других деревьев, медведь шел дальше сквозь косые лучи солнечного
света, затуманенного облачками древесных опилок.
3
12