Эрих Ремарк: «Возвращение»
124
лосом:
– Придется их, верно, взять в переделку!
– Трусы! – кричит другой.
– Пацифисты! – присоединяется третий.
– С этими большевиками нужно покончить, иначе Германии не видать свободы, – скорого-
воркой произносит четвертый явно заученную фразу.
– Правильно! – командир одобрительно похлопывает его по плечу и выступает вперед. –
Гоните их прочь, ребята!
Тут просыпается Вилли. До сих пор он спал. Он сохранил эту старую солдатскую привыч-
ку: стоит ему лечь, и он вмиг засыпает.
Он встает. Командир сразу останавливается. Вилли большими от удивления глазами ос-
матривается и вдруг разражается громким хохотом.
– Что здесь происходит? Бал-маскарад, что ли? – спрашивает он.
Затем он смекает, в чем дело.
– Так, так, правильно, – ворчит он, обращаясь к командиру, – нам только вас не хватало!
Давно не видались. Да, да, отечество, разумеется, вы взяли на откуп, не так ли? А все остальные
– предатели, верно? Но только вот что странно: в таком случае, значит, три четверти германской
армии были предателями. А ну, убирайтесь-ка подальше отсюда, куклы ряженые! Не могли вы,
черт вас возьми, дать мальчуганам еще два-три года пожить без этой науки?
Командир отдает своей армии приказ к отступлению. Но лес уже нам отравлен. Мы идем
назад, по направлению к деревне. Позади нас хор молодых голосов ритмично и отрывисто по-
вторяет:
– Нашему фронту – ура! Нашему фронту – ура! Нашему фронту – ура!
– Нашему фронту – ура! – Вилли хватается за голову. – Сказать бы это какому-нибудь ста-
рому фронтовику!
– Да, – огорченно говорит Козоле. – Так опять все и начинается.
По дороге в деревню мы заходим в маленькую пивную. Несколько столиков уже выставле-
но в сад. Хотя Валентин через час уже должен быть в парке, где стоят его качели, мы все-таки
наскоро присаживаемся к столику, чтобы хоть немного еще побыть вместе. Кто знает, когда
приведется снова встретиться?..
Бледный закат нежно окрашивает небо. Невольно возвращаюсь мыслью к только что пере-
житой сцене в лесу.
– Боже мой, Вилли, – обращаюсь я к нему, – ведь все мы живы и едва только выкарабка-
лись из войны, а уж находятся люди, которые опять принимаются за подобные вещи! Как же это
так?
– Такие люди всегда найдутся, – задумчиво, с непривычной для него серьезностью отвеча-
ет Вилли. – Но и таких, как мы, тоже немало. Большинство думает как мы с вами. Большинство,
будьте уверены. С тех пор, как это случилось (вы знаете, что: с Людвигом и Альбертом), я очень
много думал и пришел к заключению, что каждый человек может кое-что сделать, даже если у
него вместо головы – тыква. На следующей неделе кончаются каникулы, и я должен вернуться в
деревню, в школу. Я прямо-таки рад этому. Я хочу разъяснить моим мальчуганам, что такое их
отечество в действительности. Их родина, понимаешь ли, а не та или иная политическая партия.
А родина их – это деревья, пашни, земля, а не крикливые лозунги. Я долго раздумывал на этот
счет. Нам пора, друзья, поставить перед собой какую-то задачу. Мы взрослые люди. Себе задачу
я выбрал. Я только что сказал о ней. Она невелика, допускаю. Но как раз по моим силам. Я ведь
не Гете!
Я киваю и долго смотрю на Вилли. Потом мы выходим.
Шофер ждет нас. Тихо скользит машин-а сквозь медленно опускающиеся сумерки.
Мы подъезжаем к городу; вот уже вспыхивают его первые огни, и вдруг к поскрипыванию-
шин примешивается протяжный, хриплый, гортанный звук, – по вечернему небу треугольником
тянется на восток караван диких гусей…
Мы смотрим друг на друга. Козоле хочет что-то сказать, но решает промолчать. Все мы
вспоминаем одно и то же.
Вот и город, и улицы, и шум. Валентин прощается. Потом Вилли. Потом Козоле.
