Эрих Ремарк: «Возвращение»
116
ным плюшем, на спинках – вязаные салфеточки, а пол так натерт, что я даже поскользнулся. Все
сверкает чистотой, все стоит на своих местах; на комоде – бесчисленное количество ракушек,
статуэток, фотографий, а между ними, в самом центре, на красном бархате под стеклом – орден
Бруно.
Мы вспоминаем прежние времена.
– А у тебя сохранился твой список попаданий?
– И ты еще спрашиваешь! – чуть не обижается Бруно. – Да он у меня хранится в самом по-
четном месте.
Мюкенхаупт достает из комода тетрадку и с наслаждением перелистывает ее:
– Лето для меня было, конечно, самым благоприятным сезоном – темнеет поздно. Вот, гля-
ди-ка сюда. Июнь. 18-го – четыре попадания в голову; 19-го
– три; 20-го – одно; 21-го – два; 22-го – одно; 23-го – ни одного противника не оказалось.
Почуяли кое-что, собаки, и стали осторожны. Но зато вот здесь, погляди: 26-го (в этот день у
противника пришла новая смена, которая еще не подозревала о существовании Бруно) – девять
попаданий в голову! А! Что скажешь? – Он смотрит на меня сияющими глазами.
– В каких-нибудь два часа! Просто смешно было смотреть; они выскакивали из окопов как
козлы – по самую грудь; не знаю, отчего это происходило; вероятно, потому, что я бил по ним
снизу и попадал в подбородок. А теперь гляди сюда: 29 июня, 22 часа 2 минуты – попадание в
голову. Я не шучу, Эрнст; ты видишь, у меня были свидетели. Вот тебе, здесь так и значится:
«Подтверждаю. Вице-фельдфебель Шлие»; 10 часов вечера – почти в темноте. Здорово, а? Эх,
брат, вот времечко было!
– Действительно здорово, – говорю я. – Но скажи, Бруно, теперь тебе никогда не бывает
жаль этих малых?
– Что? – растерянно спрашивает Бруно.
Я повторяю свой вопрос.
– Тогда мы кипели в этом котле, Бруно. Ну, а сейчас ведь все по-другому.
Бруно отодвигает свой стул:
– Уж не стал ли ты большевиком? Да ведь это был наш долг, мы выполняли приказ! Вот
тоже придумал…
Обиженно заворачивает он свою драгоценную тетрадку в папиросную бумагу и прячет ее в
ящик комода.
Я успокаиваю его хорошей сигарой. Он затягивается в знак примирения и рассказывает о
своем клубе стрелков, члены которого собираются каждую субботу.
– Недавно мы устроили бал. Высокий класс, скажу я тебе! А в ближайшем будущем у нас
кегельный конкурс. Заходи непременно, Эрнст. Пиво в нашем ресторане замечательное, я редко
пивал что-либо подобное. И кружка на десять пфеннигов дешевле, чем всюду. Это кое-что зна-
чит, если посидеть вечерок, правда? А как там уютно! И вместе с тем шикарно! Вот, – Бруно по-
казывает позолоченную цепочку, – провозглашен королем стрелков! Бруно Первый! Каково?
Входит его дочурка. У нее сломался пароходик. Бруно тщательно исправляет его и гладит
девочку по головке. Голубой бант шуршит у него под рукой.
Затем Бруно подводит меня к буфету, который, как и комод, уставлен бесконечным коли-
чеством всяких вещичек. Это все он выиграл на ярмарках, стреляя в тире. Три выстрела стоят
несколько пфеннигов, а кто собьет известное число колец, имеет право на выигрыш. Целыми
днями Бруно нельзя было оторвать от этих тиров. Он настрелял себе кучу плюшевых медвежат,
хрустальных вазочек, бокалов, пивных кружек, кофейников, пепельниц и даже два соломенных
кресла.
– В конце концов, меня уж ни к одному тиру не хотели подпускать. – Он самодовольно хо-
хочет. – Вся эта банда боялась, что я ее разорю. Да, дело мастера боится!
Я бреду по темной улице. Из подъездов струится свет, и бежит вода, – моют лестницы.
Проводив меня, Бруно, наверное, опять играет со своей дочкой. Потом жена позовет их ужинать.
Потом он пойдет пить пиво. В воскресенье совершит семейную прогулку. Он добропорядочный
муж, хороший отец, уважаемый бюргер. Ничего не возразишь…
А Альберт? А мы все?..
Уже за час до начала судебного разбирательства мы собрались в здании суда. Наконец вы-
