Эрих Ремарк: «Возвращение»
107
– Ты немедленно должен скрыться. Этой же ночью, – запыхавшись говорит он.
Альберт смотрит на него, будто только что проснулся. Потом высвобождается из наших
рук.
– Брось, Вилли, – с трудом произносит он, – я знаю, что мне теперь делать.
– Ты с ума сошел! – рявкает на него Козоле.
Альберт слегка покачнулся. Мы поддерживаем его. Он снова отстраняет нас.
– Нет, Фердинанд, – тихо говорит он, словно он до смерти устал, – кто идет на одно, дол-
жен идти и на другое.
И, повернувшись, Альберт медленно уходит от нас.
Вилли бежит за ним, уговаривает его. Но Альберт только качает головой и, дойдя до Мюл-
ленштрассе, сворачивает за угол. Вилли идет следом за ним.
– Его нужно силой увести, он способен пойти в полицию! – волнуется Козоле.
– Все это, по-моему, ни к чему, Фердинанд, – грустно говорит Карл. – Я знаю Альберта.
– Но ведь тот все равно не воскреснет! – кричит Фердинанд. – Какой ему от этого толк?
Альберт должен скрыться!
Мы молча стоим в ожидании Вилли.
– И как только он мог это сделать? – через минуту говорит Козоле.
– Он очень любил эту девушку, – говорю я.
Вилли возвращается один. Козоле подскакивает к нему:
– Скрылся?
Вилли отворачивается:
– Пошел в полицию. Ничего нельзя было сделать. Чуть в меня не выстрелил, когда я хотел
увести его.
– Ах, черт! – Козоле кладет голову на оглобли фургона. Вилли бросается на траву. Мы с
Карлом прислоняемся к стенкам фургона.
Козоле, Фердинанд Козоле, всхлипывает как малое дитя.
5
Грянул выстрел, упал камень, чья-то темная рука легла между нами. Мы убегали от неве-
домой тени, но мы кружили на месте, и тень настигла нас.
Мы метались и искали, мы ожесточались и покорно шли на все, мы прятались и подверга-
лись нападению, мы блуждали и шли дальше, и всегда, что бы мы ни делали, мы чувствовали за
собой тень, от которой мы спасались, Мы думали, что она гонится за нами, и не знали, что та-
щим ее за собой, что там, где мы, безмолвно присутствует и она, что она была не за нами, а
внутри нас, в нас самих.
Мы хотели возводить здания, мы томились по садам и террасам, мы хотели видеть море и
ощущать ветер. Но мы забыли, что дома нуждаются в фундаменте. Мы походили на покинутые,
изрытые воронками поля Франции: в них та же тишина, что и на пашнях вокруг, но они хранят в
себе еще много невзорвавшихся мин, и плуг там до тех пор будет таить в себе опасность, пока
все мины не выроют и не уберут.
Мы все еще солдаты, хотя и не осознали это. Если бы юность Альберта протекала мирно,
без надлома, у него было бы многое, что доверчиво и тепло росло бы вместе с ним, поддержива-
ло и охраняло его. Придя с войны, он ничего не нашел: все было разбито, ничего не осталось у
него в жизни, и вся его загнанная юность, все его подавленные желания, жажда ласки и тоска по
теплу родины – все слепо устремилось на одно это существо, которое, казалось ему, он полюбил.
И когда все рухнуло, он сумел только выстрелить,
– ничему другому он не научился. Если бы он не был столько лет солдатом, он нашел бы
много иных путей. А так – у него и не дрогнула рука, – он давно Привык метко попадать в цель.
В Альберте, в этом мечтательном юноше, в Альберте, в этом робком влюбленном, все еще жил
Альберт-солдат.
Подавленная горем старая женщина никак не может осмыслить свершившегося…
– И как только мог он это сделать? Он всегда был таким тихим ребенком…
Ленты на старушечьей шляпе дрожат, платочек дрожит, черная мантилья дрожит, вся жен-
