Эрих Ремарк: «Возвращение»
102
Из толпы кто-то выскакивает и запускает кирпичом в фонарь. Сразу становится темно.
– Козоле!
Это Альберт кричит. С ним Валентин. Все прибежали на выстрелы, словно водоворотом
притянули они нас.
– Вперед, Эрнст, Людвиг, Альберт! – ревет Козоле. – Эти скоты стреляют в женщин!
Мы залегли в воротах какого-то дома. Хлещут пули, люди кричат, мы захвачены потоком,
увлечены им, опустошены, в нас клокочут ненависть, кровь брызжет на мостовую, мы снова
солдаты, прошлое настигло нас, война, грохоча и беснуясь, бушует над нами, между нами, в нас.
Все пошло прахом,
– товарищеское единение изрешечено пулеметом, солдаты стреляют в солдат, товарищи в
товарищей, все кончено, все кончено…
3
Адольф Бетке продал свой дом и переехал в город.
Первое время после того, как жена вернулась к нему, все шло хорошо. Адольф занимался
своим делом, жена – своим, и казалось, жизнь налаживается, входит в свою колею.
Но по деревне сплетничали и шушукались. Стоило жене Адольфа показаться на улице, как
вдогонку ей неслись всякие шуточки; встречные парни нахально смеялись в лицо; женщины,
проходя мимо, выразительным жестом подбирали юбки. Она ничего не рассказывала Адольфу, а
сама мучилась и с каждым днем бледнела все больше.
Адольфу тоже приходилось несладко. Не успевал он переступить порог трактира, как раз-
говоры смолкали; зайдет к кому-нибудь в гости, и его встречает смущенное молчание хозяев.
Кое-кто отваживался даже на двусмысленный вопрос. Если Адольф выпивал где-нибудь в ком-
пании, сейчас же начинались идиотские намеки, и частенько за его спиной раздавался насмеш-
ливый хохот. Он не знал, как ему бороться. Он думал: с какой стати давать деревне отчет о том,
что касается только его одного, когда даже пастор не желает ничего понять? При встрече он с
осуждением взглядывал на Адольфа поверх своих золотых очков. Тяжело было все это терпеть,
но и Адольф молчал, ничего не говорил жене.
Так вот и жили они друг подле друга, пока однажды, воскресным вечером, свора преследо-
вателей не обнаглела до того, что в присутствии Адольфа жене его крикнули какую-то непри-
стойность. Адольф вспылил. Но жена положила ему руку на плечо.
– Не надо, Адольф, – сказала она, – они так часто это делают, что я уже не слышу их.
– Часто?
Теперь ему стала понятна ее постоянная молчаливость. В ярости бросился он за обнаглев-
шим парнем, но тот спрятался за сомкнувшиеся спины товарищей.
Бетке пошли домой и молча легли в постель. Адольф лежал, неподвижно уставившись в
пространство. Вдруг до слуха его донеслось слабое, подавленное всхлипывание: жена, уткнув-
шись в одеяло, плакала. Не раз, верно, она так лежала и плакала, когда он спал…
– Успокойся, Мария, – тихо сказал он, – ну их, пусть болтают…
Но она продолжала плакать.
Адольф чувствовал себя беспомощным и одиноким. За окнами враждебно сгустилась тьма,
и деревья шептались, как старые сплетницы. Он осторожно обнял жену за плечи. Она подняла к
нему заплаканное лицо:
– Адольф, знаешь, я лучше уйду… Они тогда перестанут…
Она встала, свеча еще горела; огромная – во всю комнату – тень качнулась, скользнула по
стенам, и по сравнению с ней женщина казалась маленькой и беспомощной. Присев на край кро-
вати, она протянула руку за чулками и кофточкой. Точно немая судьба, прорвавшись через окна
из мрака, тень тоже протянула огромную руку и, гримасничая, кривляясь, хихикая, повторяла все
движения женщины; казалось, она вот-вот бросится на свою добычу и утащит ее в воющую
тьму.
Адольф вскочил и задернул белые кисейные шторы на окнах, словно загораживая низень-
кую комнатку от ночи, глядевшей жадными совиными глазами через эти четырехугольные
зияющие просветы.
Жена, натянув чулки, взялась за лифчик. Адольф подошел к ней:
