Эрих Ремарк: «Возвращение»
92
ровника мигают слабые огоньки, тонкими струйками брызжет в ведра молоко, и груди девушек
под голубыми ситцевыми платьями подпрыгивают в такт. Доярки поднимают головы, улыбают-
ся, вздыхают, показывая свои здоровые белые зубы. Глаза их блестят в полумраке. Пахнет сеном
и скотиной.
Постояв немного у двери, поворачиваюсь и иду к себе. Синие тетради лежат под лампой.
Они всегда будут так лежать. Неужели и я всегда буду сидеть здесь, и незаметно надвинется ста-
рость, а там и смерть? Меня разбирает сон.
Медленно плывет над крышей сарая красный диск луны, бросая на пол тень от оконной
рамы – косой четырехугольник с крестом посредине; луна поднимается выше, и крест постепен-
но передвигается; через час тень вползет на кровать и покроет мне грудь.
Я лежу на большой крестьянской перине в синих и красных клетках и тщетно силюсь ус-
нуть. Порой веки мои смыкаются, и я мгновенно проваливаюсь в какую-то бездну, но в послед-
ний миг вздрагиваю от внезапного страха, просыпаюсь и опять слышу, как бьют часы на церков-
ной башне, и жду, жду, и непрестанно ворочаюсь.
Кончается тем, что я встаю, одеваюсь, вскакиваю на подоконник, втаскиваю за собой соба-
ку, прыгаю на землю и бегом пускаюсь в степь. Луна светит, свистит в ушах воздух, и широко
стелется впереди равнина. Темнеет полотно железной дороги.
Сажусь под кустом можжевельника. Немного погодя на линии вспыхивает цепь сигналь-
ных огней. Подходит ночной поезд. Тихим металлическим звоном гудят рельсы. Фары локомо-
тива, блеснув на горизонте, гонят перед собой волну света. Поезд мчится мимо, все окна осве-
щены, и на мгновение купе с заключенными в них чемоданами и человеческими судьбами
пролетают совсем близко от меня, и вот их уже относит все дальше, дальше, опять поблескивают
в ночной сырости рельсы, и только вдали, как огненный глаз, зловеще светит, не мигая, красный
фонарь на последнем вагоне.
Луна желтеет и светит все ярче, я бегу сквозь голубой сумрак березовой рощи, с ветвей на
затылок мне брызжут дождевые капли, я спотыкаюсь о корни и камни; когда я возвращаюсь, уже
брезжит свинцовый рассвет. Лампа все еще горит. Я с отчаянием оглядываю комнату. Нет, этого
мне не вынести. Будь я лет на двадцать старше, я, может быть, смирился бы и свыкся, но сей-
час…
Усталый и обессиленный, безуспешно пытаюсь раздеться. Сон валит меня с ног. И, засы-
пая, я все еще сжимаю кулаки, – нет я не сдамся, я еще не сдамся…
И опять проваливаюсь куда-то в бездну… и осторожно пробираюсь вперед. Медленно –
сантиметр за сантиметром. Солнце горит на желтеющих склонах, цветет дрок, зной и тишина в
воздухе, на горизонте аэростаты и белые облачка – разрывы зенитных снарядов. На уровне моего
шлема колышутся красные лепестки мака.
Слабый, едва различимый шорох доносится из-за кустарника с противоположной стороны.
И опять – тихо. Я жду. Жучок с золотисто-зелеными крылышками ползет по стеблю ромашки.
Щупальцами перебирает он зубчатые лепестки. И снова в тишине полдня – чуть слышный ше-
лест. Вот из-за кустарника вынырнул край шлема. Под ним лоб, светлые глаза, твердо очерчен-
ный рот; глаза внимательно оглядывают местность и возвращаются к белому листку блокнота.
Не подозревая опасности, человек делает набросок фермы, находящейся напротив.
Я вытаскиваю гранату. Медленно, очень медленно. Наконец она возле меня. Левой рукой
срываю кольцо, беззвучно считаю и мечу гранату туда, в кусты ежевики. Граната описывает
плоскую дугу, а я соскальзываю обратно в яму, плотно прижимаюсь к земле, зарываюсь лицом в
траву и открываю рот.
Грохот взрыва рвет воздух, вихрем кружатся осколки, взметнулся крик, протяжный, безум-
ный, полный ужаса. В руке у меня приготовлена вторая граната, и я наблюдаю из-за прикрытия.
Англичанин лежит на открытом месте, обе голени у него снесены, кровь так и хлещет. Размо-
тавшись, свисают длинные обмотки, как распущенные ленты; он лежит ничком, руками словно
гребет по траве, рот его широко раскрыт в крике.
Англичанин мечется из стороны в сторону и вдруг замечает меня. Упираясь руками в зем-
лю и вздыбившись, как тюлень, он кричит мне что-то и истекает, истекает кровью… Потом баг-
ровое лицо его бледнеет и словно западает, взгляд меркнет, глаза и рот превращаются в темные
провалы мертвеющего человеческого лица, оно медленно склоняется к земле и падает в ромаш-
ки. Конец.
