Эрих Ремарк: «Возвращение»
83
ны красным; странной зигзагообразной линией бегут они сверху вниз. Кельн – Ахен, вот и тон-
кие черные нити железных дорог… Гербесталь, Льеж, Брюссель, Лилль. Я становлюсь на цы-
почки… Рубе… Аррас, Остенде. А где же Кеммель? Он вовсе и не обозначен… Но вот Ланге-
марк, Ипр, Биксшоте, Стаден… Какие они крохотные на карте, малюсенькие точки, тихие,
малюсенькие точки… А как там гремело небо и сотрясалась земля тридцать первого июля при
попытке большого прорыва, когда мы за один день потеряли всех наших офицеров…
Отворачиваюсь от карты и оглядываю светлые и темные головки, усердно склоненные над
словами «Лина» и «Ласточка». Не странно ли: для них эти крохотные точки на карте будут лишь
заданными уроками, несколькими новыми названиями местностей и несколькими новыми дата-
ми для зубрежки на уроках всеобщей истории, вроде дат Семилетней войны или битвы в Тевто-
бургском лесу.
Во втором ряду вскакивает карапуз и высоко поднимает над головой тетрадь. У него гото-
вы все двадцать строчек. Я подходу к нему и показываю, что нижний завиток буквы «Л» у него
чересчур широк. Взгляд влажных детских глаз так лучезарен, что на мгновение я опускаю глаза.
Быстро иду я к доске и пишу опять два слова, уже с новой заглавной буквой: «Карл» и… рука
моя на секунду задерживается, но я не в силах побороть себя, словно другая, невидимая рука вы-
водит за меня: «Кеммель».
– Что такое «Карл?» – спрашиваю я.
Поднимается лес рук.
– Человек! – кричит тот самый карапуз.
– А Кеммель? – спрашиваю я, помолчав, и тоска сжимает сердце.
Молчание. Наконец одна девочка поднимает руку.
– Это из библии, – нерешительно произносит она.
Некоторое время я не спускаю с нее глаз.
– Нет, – отвечаю я, – ты ошиблась. Ты, наверно, думала Кедрон или Ливан, не правда ли?
– Ну, тогда напишем лучше «Ливан». Это очень красивое слово.
Я опять задумчиво хожу взад и вперед между скамьями. По временам чувствую на себе
пытливый взгляд, направленный из-за тетрадки. Останавливаюсь у печки и оглядываю детские
лица. Большинство выражает благонравие и посредственность, некоторые плутоваты, другие
глупы, но попадаются лица, в которых светится что-то яркое. Этим в жизни не все будет казаться
само собой понятным, у них не все будет идти гладко…
Внезапно чувствую приступ душевной слабости. Вот завтра мы пройдем местоимения, ду-
маю я, а на следующей неделе напишем диктант; через год вы будете знать наизусть пятьдесят
вопросов из катехизиса, через четыре года начнете таблицу умножения второго десятка; вы вы-
растете, и жизнь возьмет вас в свои тиски; у одних она потечет глуше, у других порывистей, у
одних
– ровно, у Других – ломая и круша; каждого из вас постигнет своя судьба, судьба та или
иная, помимо вашей воли… Чем уж я могу помочь вам? Своими спряжениями или перечислени-
ем немецких рек? Сорок вас, сорок разных жизней стоят за вашими плечами и ждут вас. Если бы
я мог помочь вам, с какой радостью я это сделал бы! Но разве у нас человек может поддержать
человека? Разве мог я чем-нибудь помочь хотя бы Адольфу Бетке?
На фронте это было просто: там дело шло об осязаемых, конкретных вещах. А здесь? Не
жду ли я помощи от вас?
Усаживаюсь на кафедре и просматриваю учебный план – серую книжонку с пожелтевшими
страницами, План, очевидно, составлен добросовестным педагогом; весь учебный материал рас-
пределен на точные дозы по неделям. Медленно листаю. «Семнадцатая неделя – Тридцатилетняя
война; октябрь – Семилетняя война, битвы под Росбахом, Куннерсдорфом и Лейтеном; ноябрь –
освободительные войны, декабрь – поход 1864 года и осада Дюппеля; январь – война с Австрией
1866 года и победа под Кенигретцем; февраль – франко-германская война 1870–1871 года, бои
под Мецем и Седаном, вступление в Париж».
Покачивая головой, открываю учебник всеобщей истории, – опять войны, бои, сражения;
тут воюют сообща, там против прежних союзников; под Лейпцигом и Ватерлоо – в союзе с рус-
скими и англичанами, в 1914 году – против них, в Семилетнюю войну и в 1866 году – против
Австрии. в 1914 году
– в союзе с ней. Я захлопываю книжку. Это не всеобщая история, а история войн. Где име-
