Эрих Ремарк: «Возвращение»
84
на великих мыслителей, физиков, медиков, изыскателей, ученых? Где описание великих боев, в
которых мужи эти бились за благо человечества? Где изложение их мыслей, их деяний, ставив-
ших их перед большими опасностями, чем всех полководцев вместе взятых? Где имена тех, кто
шел за свои убеждения на пытки, кого жгли на кострах и заточали в подземелья? Я тщетно ищу
их. Зато всякий хотя бы самый ничтожный поход описан обстоятельно, подробно.
Однако, может быть, хрестоматия даст что-нибудь другое. Открываю наугад: стихотворе-
ния «Молитва перед боем», «Охота Лютцова», «Вечер под Лейтеном», «Барабанщик Бионвиля»,
«Наш кайзер – славный воин», «Скачут гусары». Читаю дальше: «День из жизни нашего монар-
ха», «Как взяли в плен Наполеона III». Попасть в плен, думаю я, все-таки лучше, чем дезертиро-
вать… И дальше: «Как мы под Гравелотом побили француза» – юмористический рассказ оче-
видца. Все это перемежается с несколькими рассказами и очерками о родине, а там опять
подслащенные, сентиментальные, пышно разукрашенные военные эпизоды, жизнеописания пол-
ководцев, гимн войне. Мне становится дурно от-одностороннего, фальшивого толкования, в ко-
тором здесь преподносится слово «отечество» Где биографии великих поэтов, художников, му-
зыкантов? Когда жертвы этого учебного плана окончат школу, они будут знать время
царствования любых, даже самых незначительных, князьков и даты всех войн, которые те вели;
детям внушат, что это чрезвычайно важные мировые факты, но о Бахе, Бетховене, Гете, Эйхен-
дорфе, Дюрере, Роберте Кохе они вряд ли будут что-либо знать.
Я швыряю книги на кафедру. Что это за система? Что мне нужно здесь? Что мне здесь де-
лать? Поддерживать ее?
Усердно царапают грифели и перья, сорок головок склонилось над тетрадками и аспидны-
ми досками. Открываю окно. Ветер приносит ароматы влажных лугов, лесов, весны. Жадно вды-
хаю напоенный ими воздух. Все еще торопливо бегут тучи. У меня такое чувство, будто прошли
целые столетия, будто пожелтевшие страницы там, на кафедре, протащили меня сквозь века ог-
раниченности, тупой покорности и ханжества.
– Дети! – в волнении говорю я, чувствуя, как по спине у меня бежит холодок от мартовско-
го ветра.
Сорок пар глаз смотрят на меня. Но я уже не помню, что хотел сказать. Да я и не мог бы
выразить в словах все то, что меня волнует. Мне хотелось бы, чтобы дети ощутили ветер и веч-
ную тревогу туч. Но об этом в учебном плане ничего не сказано…
Пронзительно звенит звонок. Первый урок окончен.
На следующий день мы с Вилли надеваем наши визитки – моя как раз вовремя подоспела –
и отправляемся с визитом к пастору. Это входит в наши обязанности.
Пастор принимает нас любезно, но сдержанно: после нашего бунта в семинарии о нас по-
шла дурная слава в солидных кругах. Вечером нам еще предстоит посетить общинного старосту
– это тоже входит в наши обязанности. Но со старостой мы встречаемся в трактире, который од-
новременно является и почтовым отделением.
Староста – хитрый крестьянин с морщинистым лицом; первым делом он предлагает нам
несколько стаканов водки. Мы не отказываемся. Подмигивая, подходят еще несколько крестьян.
Они кланяются, и каждый в свою очередь предлагает нам по стаканчику. Мы вежливо чокаемся.
Они исподтишка подмигивают друг другу и подталкивают один другого локтем, – бедные, мол,
цыплята. Мы, конечно, тотчас смекаем, что им, потехи ради, хочется нас напоить. По-видимому,
они проделывали такие шутки не раз: с усмешкой рассказывают они о прежних молодых учите-
лях, преподававших в здешней школе. Они уверены, что мы скоро сдадим; на то есть три причи-
ны: во-первых, горожане несомненно не столь выносливы; во-вторых, учителя люди образован-
ные и потому по части выпивки ничего не стоят; в-третьих, у таких молодых парней, ясно, и
опыта нет в этом деле. Возможно, что по отношению к прежним семинаристам это было так, но
в данном случае они упустили из виду немаловажное обстоятельство: что мы несколько лет бы-
ли солдатами и водку дули кастрюлями. Мы принимаем вызов. Крестьяне хотят лишь слегка
подшутить над нами, мы же троекратно защищаем свою честь, и это усиливает нашу отвагу.
С нами за столом сидят староста, писарь и несколько дюжих крестьян. По всей вероятно-
сти, из здешних пьянчуг это самые крепкие. С легкой, по-крестьянски хитрой усмешкой они чо-
каются с нами. Вилли делает вид, что он уже навеселе. Смешки вокруг усиливаются.
Мы от себя ставим по круговой пива и водки. Затем, без передышки, следует еще семь кру-
