Эрих Ремарк: «Возвращение»
82
нас все письменные работы.
Через несколько дней после окончания нам дали назначение в окрестные деревни в качест-
ве временных заместителей на свободные учительские должности. Я рад работе. Мне надоело
бесцельно слоняться целыми днями. Безделие приводило лишь к вечному самокопанию, к тоске
или к шумливой бессмысленной распущенности. Теперь я буду работать.
Уложив чемоданы, мы вместе с Вилли отправляемся к месту службы. Нам повезло: мы с
ним оказались соседями. Деревни, где нам предстоит учительствовать, находятся меньше чем в
часе ходьбы одна от другой.
Меня поселили в старой крестьянской усадьбе. Перед окнами – огромные дубы, из хлева
доносится кроткое блеяние овец. Хозяйка усаживает меня в кресло с высокой спинкой и первым
делом накрывает на стол. Она убеждена, что все горожане чуть ли не умирают с голоду, и в сущ-
ности она недалека от истины. С тихим умилением смотрю я, как на столе появляются давно за-
бытые вещи: огромный окорок, почти метровые колбасы, белоснежный пшеничный хлеб и столь
почитаемые Тьяденом гречневые плюшки с большим глазком сала посредине. Плюшек навалена
здесь такая гора, что их хватило бы на целую роту.
Я начинаю уплетать все подряд, а крестьянка, упершись руками в бока и широко улыбаясь,
стоит тут же и не нарадуется, глядя на меня. Через час, охая и вздыхая, я вынужден закончить,
как ни уговаривает меня тетушка Шомакер продолжать.
В эту минуту появляется Вилли, который зашел меня проведать.
– Ну, тетушка Шомакер, теперь откройте глаза, да пошире, – говорю я, – вот это будет дос-
тойное зрелище. По сравнению с этим парнем я просто младенец.
Вилли знает, что ему, как солдату, следует делать. Он долго не размышляет, он действует
сразу. После немногословного приглашения тетушки Шомакер Вилли начинает с плюшек. Когда
он добирается до сыра, хозяйка, прислонившись к шкафу и широко раскрыв глаза, смотрит на
Вилли, как на восьмое чудо света. В восторге тащит она на стол еще большое блюдо с пудингом;
Вилли справляется и с ним.
– Так, – говорит он, отдуваясь, – а вот теперь я бы с удовольствием как следует поужинал.
Этой фразой Вилли навсегда покорил сердце тетушки Шомакер.
Смущенно и несколько неуверенно сижу я на кафедре. Передо мной сорок ребят. Это са-
мые младшие. Точно выровненные под одну линейку, сидят они на восьми скамьях, ряд за ря-
дом, держа в пухлых ручонках грифели и пеналы и разложив перед собой тетради и аспидные
доски. Самым маленьким – семь лет, самым старшим – десять. В школе всего три классные ком-
наты, поэтому в каждой из них соединено по нескольку возрастов.
Деревянные башмаки шаркают по полу. В печке потрескивает торф. Многие ребята живут
в двух часах ходьбы от школы и приходят закутанные в шерстяные шарфы, с кожаными ранцами
на плечах. Вещи их промокли, и теперь, в перегретом, сухом воздухе класса, от них идет пар.
Круглые, как яблоки, лица малышей обращены ко мне. Несколько девочек украдкой хихи-
кают. Белокурый мальчуган самозабвенно ковыряет в носу. Другой, спрятавшись за спину сидя-
щего впереди товарища, засовывает в рот толстый ломоть хлеба с маслом. Но все внимательно
следят за каждым моим движением.
С неприятным чувством ерзаю я на своем стуле за кафедрой. Неделю назад я еще сам сидел
на школьной скамье и созерцал плавные затасканные жесты Холлермана, рассказывавшего о по-
этах эпохи освободительных войн. А теперь я сам стал таким же Холлерманом. Но крайней мере
для тех, кто сидит передо мной.
– Дети, – говорю я, подходя к доске, – мы сейчас напишем большое латинское «Л». Десять
строчек «Л», затем пять строчек «Лина» и пять строчек «Ласточка».
Я медленно вывожу мелом буквы и слова на доске. За спиной слышу шорохи и шуршание.
Я жду, что меня поднимут на смех, и оборачиваюсь. Но это ребята открыли свои тетради и при-
ладили аспидные доски – ничего больше. Сорок детских головок послушно склонилось над за-
данием. Я прямо-таки поражен.
Скрипят грифели, царапают перья. Я хожу взад и вперед между скамьями.
На стене висят распятие, чучело совы и карта Германии. За окнами без конца проносятся
низкие тучи.
Карта Германии раскрашена двумя красками: зеленой и коричневой. Границы заштрихова-
