Эрих Ремарк: «Возвращение»
73
вушкам это больше нравится. Сидишь как надгробный памятник.
Ушло безвозвратно, думаю я, и это тоже ушло безвозвратно. Не потому, что Адель флирту-
ет с брюнетом и с Карлом Брегером, не потому, что она находит меня скучным, не потому, что
она стала иной, – нет! Я попросту увидел, что все бесполезно. Я бродил и бродил кругом, я сту-
чался во все двери моей юности, я вновь хотел проникнуть туда, я думал: почему бы ей, моей
юности, не впустить меня, – ведь я еще молод, и мне так хотелось бы забыть эти страшные годы.
Но она, моя юность, ускользала от меня, как фата-моргана, она беззвучно разбивалась, распада-
лась, как тлен, стоило мне прикоснуться к ней; я никак не мог этого постичь, мне все думалось,
что хоть здесь, по крайней мере, что-нибудь да осталось, и я вновь и вновь стучался во все двери,
но был жалок и смешон в своих попытках, и тоска овладевала мной; теперь я знаю, что и в мире
воспоминаний свирепствовала война, неслышная, безмолвная, и что бессмысленно продолжать
поиски. Время зияющей пропастью легло между мной и моей юностью, мне нет пути назад, мне
остается одно: вперед, куда-нибудь, куда – не знаю, цели у меня пока еще нет.
Рука судорожно сжимает рюмку; я поднимаю глаза. Адель сидит и настойчиво расспраши-
вает Карла, где бы раздобыть несколько пар шелковых чулок; танцы все еще продолжаются, и
оркестр играет все тот же шубертовский вальс, и сам я все так же сижу на стуле и дышу, и живу,
как прежде, но разве не ударила молния, сразив меня, разве только что не рассыпался в прах це-
лый мир, а я выжил, на этот раз безвозвратно потеряв все…
Адель встает и прощается с Карлом.
– Итак, значит, у «Майера и Никеля», – весело говорит она. – Это верно: они действительно
торгуют из-под полы всякой всячиной. Завтра же зайду туда. До свидания, Эрнст.
– Я провожу тебя немного, – говорю я.
На улице она подает мне руку:
– Дальше со мной нельзя. Меня ждут.
Я отлично понимаю, что это глупо и сентиментально, но ничего не могу с собой поделать:
я снимаю фуражку и кланяюсь низко-низко, будто прощаюсь навеки – не с Аделью, а со своим
прошлым. С секунду она пристально смотрит на меня:
– Ты действительно иногда чудной какой-то…
И, напевая, она бегом спускается вниз по дороге.
Облака рассеялись, и ясная ночь лежит над городом. Я долго гляжу вдаль, затем возвра-
щаюсь в ресторан.
4
Сегодня в ресторане Конерсмана, в большом зале, первая встреча наших однополчан. При-
глашены решительно все. Предстоит большое торжество.
Карл, Альберт, Юпп и я пришли на целый час раньше назначенного времени. Так хочется
повидать знакомые лица, что мы едва дождались этого дня.
В ожидании Вилли и всех остальных усаживаемся в кабинете, смежном с большим залом.
Только что мы собрались было сыграть партию в кости, как хлопнула дверь и вошел Фердинанд
Козоле. Кости выпадают у нас из рук – до того мы поражены его видом. Он – в штатском.
До сих пор он, как почти все мы, продолжал носить старую солдатскую форму, сегодня же,
по случаю торжества, впервые вырядился в штатское платье и теперь красуется перед нами в си-
нем пальто с бархатным воротником, в зеленой шляпе и в крахмальном воротничке с галстуком.
Совсем другой человек.
Не успеваем мы прийти в себя от удивления, как появляется Тьяден. Его тоже мы в первый
раз видим в штатском: полосатый пиджак, желтые полуботинки, в руках тросточка с серебряным
набалдашником. Высоко подняв голову, он важно шествует по залу. Натолкнувшись на Козоле,
он в удивлении останавливается. Козоле изумлен не меньше. И тот и другой иначе себе друг
друга даже не представляли, как только в солдатской форме. С секунду они разглядывают друг
друга, потом разражаются хохотом. В штатском они кажутся друг другу невероятно смешными.
– Послушай, Фердинанд, я всегда думал, что ты человек порядочный, – зубоскалит Тьяден.
– А что такое? – Козоле, сразу насторожившись, перестает смеяться.
– Да вот… – Тьяден тычет пальцем в пальто Фердинанда. – Сразу видно, что куплено у
старьевщика.
