Эрих Ремарк: «Возвращение»
66
Вилл» не: трогается с места. Жандарм колеблется и бросает взгляд на своего коллегу. Тот
становится рядом, Это грубая ошибка. Видно, у них мало опыта в таких делах, они не привыкли
к сопротивлению. Будь они опытнее, они сразу бы заметили, что мы – одна компания, хотя и не
разговариваем друг с другом. Второму жандарму следовало бы стать сбоку и держать нас под
угрозой наведенного револьвера. Правда, нас бы это не особенно обеспокоило: велика важность
– револьвер! Вместо этого жандарм становится рядом с коллегой на случай, если бы Вилли
вздумал погорячиться.
Последствия тактической ошибки жандармов сказываются тотчас же. Вилли отдает свиную
голову. Изумленный жандарм берет ее и тем самым лишает себя возможности защищаться, так
как теперь обе руки у него заняты. В то же мгновение Вилли с полным спокойствием наносит
ему такой удар по зубам, что жандарм падает. Прежде чем второй успевает шевельнуться, Козо-
ле головой ударяет его под подбородок, а Валентин, подскочив сзади, так сжимает ему зоб, что
жандарм широко разевает рот, и Козоле живо запихивает туда газету. Оба жандарма хрипят, гло-
тают и плюются, но все напрасно, – рты у них заткнуты бумагой, руки скручены за спину и
крепко-накрепко связаны их же собственными ремнями. Все это быстро сработано, но куда де-
вать обоих?
Альберт знает. В пятнадцати шагах отсюда стоит уединенный домик с вырезанным в двери
сердечком, – уборная. Несемся туда галопом. Втискиваем внутрь обоих жандармов. Дверь этого
помещения дубовая, задвижки широкие и крепкие; пройдет не меньше часа, пока они выберутся.
Козоле благороден: он даже ставит перед дверью оба жандармских велосипеда.
Окончательно оробевшие мешочники с трепетом следят за всей этой сценой.
– Разбирайте свои вещи, – с усмешкой предлагает им Фердинанд.
Вдали уже слышен паровозный свисток. Пугливо озираясь, люди не заставляют дважды
повторять себе предложение Козоле. Но какая-то полоумная старуха грозят испортить все дело.
– О боже, – убивается она, – они поколотили жандармов… Какой ужас… Какой ужас…
По-видимому, ей кажется это преступлением, достойным смертной казни. Остальные тоже
напуганы. Страх перед полицейским мундиром проник им в плоть и кровь.
– Не вой, матушка, – ухмыляется Вилли. – И пусть бы все правительство стояло тут, мы все
равно не отдали бы им ни крошки! Вот еще: у старых служак отнимать жратву! Только этого не
хватало!
Счастье, что деревенские вокзалы расположены обычно вдали от жилищ. Никто ничего не
заметил. Начальник станции только теперь выходит из станционного домика, зевает и почесыва-
ет затылок. Мы уже на перроне. Вилли держит под мышкой свиную голову.
– Чтобы я тебя да отдал… – бормочет он, нежно поглаживая ее.
Поезд трогается. Мы машем руками из окон. Начальник станции, полагая, что это относит-
ся к нему, приветливо козыряет нам в ответ. Но мы имеем в виду уборную. Вилли наполовину
высовывается из окна, наблюдая за красной шапкой станционного начальника.
– Вернулся в свою будочку, – победоносно возглашает он. – Ну, теперь жандармы хоро-
шенько попотеют, прежде чем выберутся.
Мало-помалу мешочники успокаиваются. Люди приободрились и начинают разговаривать.
Женщина, вновь обретшая свой кусок сала, от благодарности смеется со слезами на глазах.
Только девушка, съевшая масло, воет навзрыд: она слишком поторопилась. Вдобавок ее уже на-
чинает тошнить. Но тут Козоле проявляет себя. Он отдает ей половину своей колбасы. Девушка
затыкает колбасу за чулок.
Предосторожности ради, мы вылезаем за одну остановку до города и полями выходим на
шоссе. Последний пролет мы намерены пройти пешком. Но нас нагоняет грузовик с молочными
бидонами. Шофер – в солдатской шинели. Он берет нас к себе в машину. Мы мчимся, рассекая
вечерний воздух. Мерцают звезды. Мы сидим рядышком. Свертки наши аппетитно пахнут сви-
ниной.
2
Главная улица погружена в вечерний туман, влажный и серебристый. Вокруг фонарей
большие желтые круги. Люди ступают, как по вате. Витрины слева и справа – словно волшебные
огни; Волк подплывает к нам и снова ныряет куда-то в глубину. Возле фонарей блестят черные и
