Эрих Ремарк: «Возвращение»
61
– Ничего не помогает. Даже если я не сплю. Как только стемнеет, они тут как тут. – Он
весь дрожит. – Дома я выпрыгнул из окна и сломал ногу. Тогда они привезли меня сюда.
Он молчит. Потом обращается к нам:
– Что же вы теперь делаете? Выпускной экзамен уже сдали?
– Скоро будем сдавать, – говорит Людвиг.
– У меня, наверное, уж ничего не выйдет, – печально произносит Гизекке.
– Такого к детям не пустят.
Больной, кричавший: «Прикрытие!», тихонько подкрался сзади к Альберту и хлопнул его
по затылку. Альберт вспыхнул, но тут же опомнился.
– Годен, – хихикает больной, – годен! – Он смеется с какими-то взвизгами, но вдруг умол-
кает и тихо отходит в угол.
– Слушайте, не можете ли вы написать майору? – говорит Гизекке.
– Какому майору? – удивленно переспрашиваю я.
Людвиг подталкивает меня.
– О чем же ему написать? – быстро говорю я, спохватившись.
– Чтобы он разрешил мне отправиться во Флери, – возбужденно отвечает Гизекке. – Мне
это непременно помогло бы. Сейчас там должно быть тихо, а я помню это место, когда там все
грохотало и взлетало на воздух. Я пошел бы пешком через Ущелье Смерти, мимо Холодной
Земли, прямо к Флери; если бы я не услышал ни одного выстрела, у меня бы все прошло. И я на-
верное успокоился бы, вы как думаете?
– И так все уляжется, – уговаривает его Людвиг и кладет ему руку на плечо. – Тебе только
надо ясно отдать себе во всем отчет.
Гизекке грустно смотрит перед собой:
– Так напишите же майору. Меня зовут Герхардт Гизекке. Через два «к». – Глаза его по-
мутнели и словно ослепли. – Принесите мне немного яблочного мусса. Я бы с таким удовольст-
вием поел сейчас мусса.
Мы обещаем ему все, что он просит, но он уже нас не слышит, он уже ко всему безучастен.
Мы прощаемся. Он встает и отдает Людвигу честь. Потом с отсутствующим взором садится за
стол.
Выходя, я еще раз оглядываюсь на Гизекке. Вдруг он, точно проснувшись, вскакивает и
бежит за нами.
– Возьмите меня с собой, – просит он каким-то высоким, странным голосом, – они опять
ползут сюда…
Он испуганно жмется к нам. Мы не знаем, что делать. В эту минуту появляется врач, огля-
дывает нас и осторожно берет Гизекке за плечи.
– Пойдемте в сад, – говорит он, и Гизекке послушно дает себя увести.
Мы выходим из больницы. Вечернее солнце низко стоит над полями. Из решетчатого окна
все еще доносится пение: «Но тех замков нет уж больше. Тучи по небу плывут…»
Мы молча шагаем. Поблескивают борозды на пашнях. Узкий и бледный серп луны повис
между ветвями деревьев.
– По-моему, – говорит Людвиг, – у каждого из нас кое-что в этом роде…
Я гляжу на него. Лицо его освещено закатом. Оно серьезно и задумчиво. Я хочу ответить
Людвигу и вдруг начинаю дрожать, сам не зная отчего.
– Не нужно об этом говорить, – прерывает его Альберт.
Мы продолжаем наш путь. Закат бледнеет, надвигаются сумерки. Ярче светит месяц. Ноч-
ной ветер поднимается с полей, и в окнах домов вспыхивают первые огни. Мы подходим к горо-
ду.
Георг Рахе за всю дорогу не сказал ни слова. Только когда мы остановились и стали про-
щаться, он словно очнулся:
– Вы слышали, чего он хочет? Во Флери – назад во флери…
Домой мне еще не хочется. И Альберту тоже. Мы медленно бредем по обрыву. Внизу шу-
мит река. У мельницы мы останавливаемся и перегибаемся через перила моста.
– Как странно, Эрнст, что у нас теперь никогда не появляйся желание побыть одному,
