Эрих Ремарк: «Возвращение»
64
Клохчут куры. Мы с вожделением смотрим на них, но сдерживаемся, так как на гумне люди.
Здороваемся. Никто не обращает на нас внимания. Стоим и ждем. Наконец одна из женщин кри-
чит:
– Прочь отсюда, попрошайки проклятые!
Следующий дом. На дворе как раз сам хозяин. Он в длиннополой солдатской шинели. По-
щелкивая кнутом, он говорит:
– Знаете, сколько до вас уже перебывало сегодня? С десяток наверное.
Мы поражены: ведь мы выехали первым поездом. Наши предшественники приехали,
должно быть, с вечера и ночевали где-нибудь в сараях или под открытым небом.
– А знаете, сколько проходит тут за день вашего брата? – спрашивает крестьянин. – Чуть
не сотня. Что тут сделаешь?
Мы соглашаемся с ним. Взгляд его останавливается на солдатской шинели Альберта.
– Фландрия? – спрашивает он.
– Фландрия, – отвечает Альберт.
– Был и я там, – говорит крестьянин, идет в дом и выносит нам по два яйца. Мы роемся в
бумажниках. Он машет рукой. – Бросьте. И так ладно.
– Ну спасибо, друг.
– Не на чем. Только никому не рассказывайте. Не то завтра сюда явится пол-Германии.
Следующий двор. На заборе – металлическая дощечка: «Мешочничать запрещается. Злые
собаки». Предусмотрительно.
Идем дальше. Дубовая рощица и большой двор. Мы пробираемся к самой кухне. Посреди
кухни – плита новейшей конструкции, которой хватило бы на целый ресторан. Справа – пиани-
но, слева – пианино. Против плиты стоит великолепный книжный шкаф: витые колонки, книги в
роскошных переплетах с золотым обрезом. Перед шкафом старый простой стол и деревянные
табуретки. Все это выглядит комично, особенно два пианино.
Появляется хозяйка:
– Нитки есть? Только настоящие.
– Нитки? Нет.
– А шелк? Или шелковые чулки?
Я смотрю на ее толстые икры. Мы смекаем: она не хочет продавать, она хочет менять про-
дукты.
– Шелка у нас нет, но мы хорошо заплатим.
Она отказывается:
– Что ваши деньги! Тряпье. С каждым днем им цена все меньше.
Она поворачивается и уплывает. На ярко-пунцовой шелковой блузе не хватает сзади двух
пуговиц.
– Нельзя ли у вас хоть напиться? – кричит ей вдогонку Альберт.
Она возвращается и сердито ставит перед нами кринку с водой.
– Ну, живей! Некогда мне стоять тут с вами, – брюзжит она. – Шли бы лучше работать, чем
время у людей отнимать.
Альберт берет кринку и швыряет ее на пол. Он задыхается от бешенства и не может произ-
нести ни звука. Зато я могу.
– Рак тебе в печенку, старая карга! – реву я.
В ответ она поворачивается к нам спиной и грохочет, точно мастерская жестянщика на
полном ходу. Мы пускаемся в бегство. Такой штуки даже самый крепкий мужчина не выдержит.
Продолжаем наш путь. По дороге нам попадаются целые партии мешочников. Как прого-
лодавшиеся осы вокруг сладкого пирога, кружатся они по деревне. Глядя на них, мы начинаем
понимать, отчего крестьяне выходят из себя и встречают нас так грубо. Но мы все же идем
дальше: то нас гонят, то нам кое-что перепадает; то другие мешочники ругают нас, то мы их.
Под вечер вся наша компания сходится в пивной. Добыча невелика. Несколько фунтов кар-
тофеля, немного муки, несколько яиц, яблоки, капуста и немного мяса. Вилли является послед-
ним. Он весь в поту. Под мышкой у него половина свиной головы, из всех карманов торчат
свертки. Правда, на нем нет шинели. Он обменял ее, так как дома у него есть еще одна, получен-
ная у Карла, и кроме того, рассуждает Вилли, весна когда-нибудь несомненно наступит.
До отхода поезда остается два часа. Они приносят нам счастье. В зале стоит пианино. Я
