Эрих Ремарк: «Возвращение»
95
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
1
– Эрнст, мне надо поговорить с тобой, – обращается ко мне отец.
Легко представить себе, что за этим последует. Уже несколько дней он ходит вокруг меня с
озабоченным лицом, роняя многозначительные намеки. Но до сих пор мне удавалось увиливать
от разговора, – я мало бываю дома.
Мы проходим в мою комнату. Отец усаживается на диван и внимательно рассматривает
обивку.
– Нас беспокоит твое будущее, Эрнст.
Я снимаю с книжной полки ящик сигар и предлагаю ему закурить. Лицо у него несколько
проясняется: сигары хорошей марки, мне дал их Карл, а Карл букового листа не курит.
– Ты действительно отказался от места учителя? – спрашивает отец.
Я киваю.
– Почему же ты это сделал?
Я пожимаю плечами. Как объяснить ему? Мы с ним совершенно разные люди, и у нас
только потому сохранились хорошие отношения, что вообще никаких отношений не было.
– Что же будет дальше? – продолжает он допытываться.
– Что-нибудь да будет, – говорю я, – ведь это так безразлично.
Он испуганно смотрит на меня и начинает говорить о хорошей, достойной профессии, о
продвижении вперед на избранном поприще, о месте в жизни. Я слушаю его с чувством умиле-
ния и скуки и думаю: как странно, что этот вот человек – мой отец, который некогда распоря-
жался моей жизнью. Но защитить меня от ужасов войны он не мог, он даже не мог помочь мне в
казарме, где любой унтер был сильнее его. Мне пришлось самому все преодолевать, и было со-
вершенно безразлично, есть у меня отец или нет.
Отец кончил. Я наливаю ему рюмку коньяку.
– Видишь ли, отец, – говорю я, садясь рядом с ним на диван, – ты, может быть, и прав. Но я
научился жить в пещере, вырытой под землей, и довольствоваться коркой хлеба с пустой по-
хлебкой. Мне нужно было только, чтобы не стреляли, и я уже был доволен. Какой-нибудь полу-
развалившийся барак казался мне дворцом, а мешок, набитый соломой, – райским ложем. Пой-
ми! Одно то, что я жив и вокруг нет стрельбы, меня пока что вполне удовлетворяет. На
скромный кусок хлеба я как-нибудь заработаю, а для всего остального – целая жизнь впереди.
– Да, но ведь это не жизнь, – возражает отец, – такое бесцельное существование.
– Как на чей взгляд, – говорю я. – А вот, по-моему, не жизнь, если в итоге только и можешь
сказать, что ты тридцать лет подряд, изо дня в день, входил в одну и ту же классную комнату
или в одну и ту же контору.
С удивлением выслушав меня, отец говорит:
– Однако я, например, двадцать лет хожу на картонажную фабрику и добился, как видишь,
того, что стал самостоятельным мастером.
– А я ничего не хочу добиваться, отец, я просто хочу жить.
– И я прожил свою жизнь правильно и честно, – говорит он не без гордости, – недаром же
меня выбрали в правление союза ремесленников.
– Радуйся, что жизнь твоя прошла так гладко, – отвечаю я.
– Но ведь что-нибудь ты должен делать, – настаивает отец.
– Сейчас я могу поступить на службу к одному моему товарищу по фронту, он предложил
мне работать у него, – говорю я, чтобы успокоить отца. – На самое необходимое я заработаю.
Он укоризненно покачивает головой:
– И ради этого ты отказываешься от прекрасного казенного места?
– Мне уже не раз приходилось кой от чего отказываться, отец.
Он грустно попыхивает сигарой:
– А к старости ты бы имел право на пенсию.
– Ах, – говорю я, – кто из нас, солдат, доживет до шестидесяти лет? В наших костях засело
столько всякой всячины, что это непременно даст себя когда-нибудь почувствовать. Мы навер-
