Эрих Ремарк: «Возвращение»
104
Каждое слово ему самому причиняет страдание, но» кого это остановит! Он продолжает
говорить, и женщина, забившись в угол возле крана, куда не достигает свет, плачет и плачет, как
заблудившееся дитя. Ах, все мы дети, заблудившиеся, глупые дети, и ночь всегда подстерегает
наш дом.
Ему становится невмоготу, он уходит и бесцельно бродит по улицам, останавливается, ни-
чего не видя, у витрин магазинов и бежит туда, где светло. Звенят трамваи, проносятся автомо-
били, прохожие толкают его, и в желтом свете фонарей стоят проститутки. Вихляя здоровенны-
ми бедрами, они смеются и задирают друг дружку.
– Ты веселая? – спрашивает он и идет с ними, довольный уж тем, что слышит и видит что-
то такое, что может отвлечь его от самого себя.
Потом он снова слоняется без цели, домой идти не хочет, и вместе с тем домой его тянет.
Он переходит из пивной в пивную и напивается до бесчувствия.
В таком состоянии я встретил его, и он все мне рассказал. Я смотрю на него: он сидит в ка-
ком-то оцепенении, глаза мутные, слова он точно выдавливает из себя и все время пьет. Я смот-
рю на Адольфа Бетке, самого находчивого, самого стойкого солдата, самого верного товарища,
который многим помог и многих спас. Мне он был защитой и утешением, матерью и братом,
там, на фронте, когда вспыхивали световые ракеты и нервы не выдерживали атак и смерти. Бок о
бок спали мы с ним в сырых окопах, и он укутывал меня, когда я заболевал; он все умел, он все-
гда знал, как выйти из беды, а здесь запутался в колючей проволоке и раздирает себе лицо и ру-
ки, и глаза у него уже помутнели…
– Эх, брат Эрнст, – говорит он голосом, полным безнадежности, – лучше бы нам не воз-
вращаться с фронта, там, по крайней мере, мы были вместе…
Я не отвечаю, я смотрю на свой рукав, на замытые бурые пятна. Это кровь Макса Вайля,
убитого по приказу Хееля. Вот к чему мы пришли. Снова война, но товарищества уже больше
нет.
4
Тьяден празднует свою свадьбу с колбасным заведением. Торговля конским мясом разрос-
лась, стала золотым дном, и по мере того, как она разрасталась, росла склонность Тьядена к Ма-
рихен.
Утром жених с невестой в черной лакированной карете, обитой изнутри белым шелком,
отправляются в мэрию и в церковь; карета, конечно, запряжена четверкой, как оно и подобает
дельцу, нажившемуся на конском мясе. Свидетелями приглашены Вилли и Козоле. Вилли для
сего торжественного случая купил себе пару белых, чистобумажных, перчаток. Стоило это нема-
лых усилий. Карлу пришлось достать для него с полдюжины ордеров, и, несмотря на это, поиски
перчаток продолжались целых два дня, – ни в одном магазине не оказалось нужного размера. Но,
надо сказать, труды даром не пропали. Белые, как известка, мешки, которые Вилли наконец раз-
добыл, в значительной мере оживляют его заново выкрашенный фрак. Тьяден также во фраке,
Марихен в подвенечном платье со шлейфом и в миртовом веночке.
Перед самым отбытием в мэрию происходит заминка. Козоле, увидев Тьядена во фраке,
начинает хохотать так, что с ним делаются колики. Стоит ему поглядеть в ту сторону, где отто-
пыренные уши Тьядена светятся над высоким крахмальным воротничком, как он, не успев прий-
ти в себя от первого приступа, снова разражается хохотом. Дело плохо: он ведь и в церкви может
так прыснуть, что испортит всю процедуру. Поэтому в самый последний момент мне приходится
заменить Козоле.
Колбасное заведение торжественно убрано. У входа – цветы в горшках и молодые березки;
даже на дверях помещения, где производят убой, гирлянды из еловых веток; Вилли, под громкое
одобрение окружающих, прикрепляет к ним щит с надписью: «Добро пожаловать!»
Само собой разумеется, к столу не подается ни кусочка конины. На блюдах дымится пер-
восортная свинина, а посреди стола стоит огромное блюдо телячьего жаркого, нарезанного лом-
тиками.
После жаркого Тьяден снимает фрак и воротничок. Это дает возможность Козоле энергич-
ней приняться за дело, ибо до сих пор он не мог повернуть головы, боясь подавиться от смеха.
Мы следуем примеру Тьядена, и сразу становится уютнее.
