Эрих Ремарк: «Возвращение»
123
– Не так-то просто. Меня в черный список занесли. Недостаточно смирен, видишь ли. Хо-
рошо хоть, что здоров. А пока что перехватываю монету у Тьядена. Он как сыр в масле катается.
Выходим на полянку и делаем привал. Вилли достает коробку сигарет, которыми снабдил
его Карл. Лицо у Валентина проясняется. Мы садимся и закуриваем.
В ветвях деревьев что-то тихо потрескивает. Щебечут синицы. Солнце уже светит и греет
вовсю. Вилли широко зевает и, подстелив пальто, укладывается. Козоле сооружает себе из мха
нечто вроде изголовья и тоже ложится. Валентин, прислонившись к толстому буку, задумчиво
разглядывает зеленую жужелицу.
Я смотрю на эти родные лица, и на миг так странно раздваивается сознание… Вот мы сно-
ва, как бывало, сидим вместе… Немного нас осталось… Но разве и эти немногие связаны еще
по-настоящему?
Козоле вдруг настораживается. Издали доносятся голоса. Совсем молодые. Вероятно, чле-
ны организации «Перелетные птицы». С лютнями, украшенными разноцветными лентами, со-
вершают они в этот серебристо-туманный день свое первое странствование. Когда-то, до войны,
и мы совершали такие походы – Людвиг Брайер, Георг Рахе и я.
Прислонившись к дереву, предаюсь воспоминаниям о далеких временах: вечера у костров,
народные песенки, гитары и исполненные торжественности ночи у палаток. Это была наша
юность. В последние годы перед войной организация «Перелетные птицы» была окружена ро-
мантикой мечтаний о новом прекрасном будущем, но романтика эта, отгорев в окопах, в 1917
году рассыпалась в прах, загубленная небывалым состязанием боевой техники.
Голоса приближаются. Опираясь на руки, поднимаю голову: хочу взглянуть на «перелет-
ных птиц». Странно – каких-нибудь несколько лет назад мы сами с песнями бродили по лесам и
полям, а сейчас кажется, словно эта молодежь – уже новое поколение, наша смена, и она должна
поднять знамя, которое мы невольно выпустили из наших рук…
Слышны возгласы. Целый хор голосов. Потом выделяется один голос, но слов разобрать
еще нельзя. Трещат ветки, и глухо гудит земля под топотом множества ног. Снова возглас. Сно-
ва топот, треск, тишина. Затем, ясно и четко, – команда:
– Кавалерия заходит справа! Отделениями, левое плечо вперед, шагом марш!
Козоле вскакивает. Я за ним. Мы переглядываемся. Что за наваждение? Что это значит?
Вот показались люди, они выбегают из-за кустов, мчатся к опушке, бросаются на землю.
– Прицел: четыреста! – командует все тот же трескучий голос. – Огонь!
Стук и треск. Длинный ряд мальчиков, лет по пятнадцати – семнадцати. Рассыпавшись це-
пью, они лежат на опушке. На них спортивные куртки, подпоясанные кожаными ремнями, на
манер портупей. Все одеты одинаково: серые куртки, обмотки, фуражки со значками. Однообра-
зие одежды нарочито подчеркнуто. Вооружение составляет палка с железным наконечником, как
для хождения по горам. Этими палками мальчики стучат по деревьям, изображая ружейную
пальбу.
Из-под фуражек военного образца глядят, однако, по-детски краснощекие лица. Глаза вни-
мательно и возбужденно следят за приближением двигающейся оправа кавалерии. Они не видят
ни нежного чуда фиалок, выбивающихся из-под бурой листвы, ни лиловатой дымки всходов,
стелющейся над полями, ни пушистого меха зайчика, скачущего по бороздам. Нет, впрочем, зай-
ца они видят: вот они целятся в него своими палками, и сильнее нарастает стук по стволам. За
ребятами стоит коренастый мужчина с округленным брюшком; на толстяке такая же куртка у
такие же обмотки, как у ребят. Он энергично отдает команды:
– Стрелять спокойней. Прицел: двести!
В руках у него полевой бинокль: он ведет наблюдение за врагом.
– Господи! – говорю я, потрясенный.
Козоле наконец приходит в себя от изумления.
– Да что это за идиотство! – разражается он.
Но возмущение Козоле вызывает бурную реакцию. Командир, к которому присоединяются
еще двое юношей, мечет громы и молнии. Мягкий весенний воздух так и гудит крепкими сло-
вечками:
– Заткнитесь, дезертиры! Враги отечества! Слюнтяи! Предатели! Сволочь!
Мальчики усердно вторят. Один из них, потрясая худым кулачком, кричит пискливым го-
