97 / 290
Стивен Кинг: «Бесплодные земли»
понять простой вещи, что мир изменяется, мир не стоит на месте!
Иногда, поздно ночью, машинист Боб приходил потихонечку в дальний конец
депо, где стоял Чарли Чу-Чу – на ржавых рельсах запасных путей, которые стали
теперь его домом. Его колеса опутали сорняки; головные огни проржавели и стали
совсем-совсем темными. Машинист Боб всегда разговаривал с Чарли, но Чарли все
реже и реже ему отвечал. Бывало, Чарли молчал в течение многих ночей подряд.
И вот однажды, одной такой ночью, Бобу ударила в голову страшная мысль.
– Чарли, ты что, умираешь? – спросил он, и Чарли ответил, совсем-совсем тихо,
едва различимо:
Не задавай мне дурацких вопросов,
В дурацкие игры я не играюсь.
Я простой, чу-чу, паровозик,
И таким навсегда останусь.
Но теперь, когда больше уже нельзя
Мчаться под синим небом, как в первый раз,
Тут, наверно, тихонько зачахну я
И скоро настанет, чу-чу, мой час.
Джейк долго смотрел на картинку, иллюстрирующую этот не то чтобы неожиданный пово-
рот событий. При всей грубости исполнения рисунок все-таки отражал настроение отрывка. Чар-
ли выглядел старым, заброшенным и несчастным. Машинист Боб стоял с таким видом, как будто
он только что потерял лучшего друга – последнего друга, который, согласно рассказу, у него еще
оставался в жизни. Джейк представил себе, как, дочитав до этого места, дети по всей Америке
сокрушаются и горюют, и ему вдруг пришло в голову, что в детских книжках на удивление много
подобных вещей – вещей, которые задевают и ранят чувства. Ганс и Грета, потерявшиеся в лесу.
Олениха, мама Бэмби, убитая охотником. Смерть Старого Крикуна. Детей легко напугать и за -
деть, легко заставить их плакать, и подобный подход, кажется, породил во многих писателях
странное увлечение садизмом… включая, как видно, и Берил Эванс.
Но внезапно Джейк понял, что его не гнетет и совсем не печалит «высылка» Чарли на за-
росший сорной травою пустырь в самом глухом уголке депо в Сент-Луисе. Наоборот. Хорошо,
думал он. Там ему самое место. Он, потому что, опасен. Пусть там себе и гниет. И слезам его
веры нет… «крокодиловы слезы», так их, кажется, называют.
Дальше он читал быстро, по диагонали. Разумеется, все закончилось хорошо, хотя в дет-
ской памяти этот момент отчаяния в самом глухом уголке депо останется, без сомнения, гораздо
дольше, чем счастливый конец – такого вообще свойство памяти, и тем более детской: помнить
плохое и забывать о хорошем.
Мистер Мартин, Президент Железнодорожной Компании «Срединный Мир», лично прие-
хал с Сент-Луис, чтобы посмотреть, как там идут дела. Помимо этого он собирался съездить на
новеньком Берлингтон-Зефире в Топеку, где его дочка, ставшая пианисткой, давала в тот вечер
свой первый сольный концерт. Только Зефир завести не сумели. Похоже, в топку попала вода.
(«Это, случайно, не ты налил воду в дизельный бак, машинист Боб? – спросил себя
Джейк. – Зуб даю, это ты, старина!»)
А остальные все поезда были в рейсе! Что же делать?
Кто-то легонько подергал мистера Мартина за руку. Это был Чистильщик Боб,
только он не был сейчас похож на чистильщика моторов. Он снял свой рабочий
комбинезон, забрызганный маслом, и надел чистую спецодежду и свою старую
машинистскую фуражку.
– Чарли здесь, на запасном пути, – сказал он. – Он довезет вас до Топеки,
мистер Мартин. И вы успеете на концерт вашей дочки, Чарли всегда и везде успевал.
– Этот древний паровоз? – усмехнулся мистер Мартин. – Да он и до
завтрашнего утра туда не доберется, до Топеки.
97